[indent] Приглашение от брата на встречу пришло по старинке - камнем в окно. В среду, в восемь сорок две минуты утра, оно влетело в распахнутую форточку и, спружинив о тугие плети ловчего куста герани, бодро вылетело обратно.
Вий помешал серебрянной ложечкой в фарфоровой чашечке убойную дозу сахара для виду чуть сдобренную отварным кофейным зерном и задумчиво надкусил бутерброд с полукольцом краковской кровяной колбасы.
В восемь сорок четыре в форточку залетел полнотелый силикатный кирпич с наспех надписанными угольком на белых боках пентаграммами стабилизации полетного курса и средней высоты занятого воздушного эшелона. Он уверенно проредил цветочные заросли и приземлился аккурат в выставленные у стены кошачьи плошки, из которых Зарецкий для конспирации подкармливал домового. Следом в форточку вновь ворвался камень и, счастливо миновав герань, молочник и масленку, нашел пристанище в раскрытом зеве хлебницы, изрядно намяв батону бока. Вениамин Ростиславович отставил чашечку, выковырял из батона камень, а из камня записку, оказавшуюся страницей старого телефонного справочника с обведенным красным химическим карандашом адресом и указанием времени встречи, немедленно написал поверх координат сакральное заклинание «Сам дурак!», вернул записку в камень, а тот, в свою очередь, опять выкинул в гостеприимную форточку. С улицы тут же донесся болезненный вскрик. Мгновение спустя крик повторился. Потом послышался скорый топот удаляющейся пары ног и новый вскрик, немного приглушенный расстоянием - камень, брошенный умелой рукой, преследовал цель с настойчивостью самонаводящейся ракеты класса «земля-земля».
А что делать, если нынешняя поросль ведьмаков совсем не умеет в должном ключе понимать начальственные шутки?
“Кинь камешек в оконце, авось и выглянет?” Ну-ну!

[indent] В означенное время в назначенном месте Вий кормил уточек.
Уточки, семеня и переваливаясь, шаркали джинсовыми коленями по растрескавшемуся, поросшему пополам асфальтом и травой пустырю, в который обратилась бывшая парковочная площадка, разевали зубастые клювы. Время от времени они издавали разноголосое басовитое “кря” и заискивающе хлопали локтями по бокам. Вий милостиво кидал им крошки изувеченного камнем батона - “уточки” жадно хватали их на лету, а если не получалось и хлебный мякиш падал на землю, то с боем и толкотней “склевывали” его, упоенно долбя носами грунт пока окончательно не втирали крохи в смородинский чернозем. После чего поднимали на потомственного мозгоправа счастливые, перемазанные соплями и кровавой юшкой, бессмысленные лица, выпрашивая новой подачки.
- Утя-утя-утя, - подзывал он тех, кто по скудоумию своему решил, что если на каком отшибе припаркован одинокий джип, а его водитель временно изволил выйти прогуляться по окрестностям, то такой автомобиль автоматически становится народной собственностью, пригодной к частичной или даже полной - если Семке-Крапиве удастся отжать линейкой замок, - экспроприации. И это в городке, где на десять душ населения приходится два перевертыша, одна ведьма и полтора упыря?
И кто после этого баклан не умный?
- Что за тяга к городской архитектуре тебя обуяла? - спросил Вий брата, которого не видел столь давно, что будь они любящими родственниками, то уже, пожалуй, придавили бы друг друга в сентиментальных объятиях, обильно кропя жилетки слезами радости, а будь непримиримыми врагами, то им, пожалуй, по прошествии стольких лет, удалось бы почувствовать себя чужими, свободными от взаимных притязаний людьми. Но они оба были воистину древними и полвека разлуки в их миропорядке почти ничего не значило. - Ладно бы еще ампир и готика, но советский рациональный брутализм на ночь глядя? Борис, ты делаешь мне больно.

Отредактировано Вениамин Зарецкий (10-02-2022 23:39:31)

Предложению Вениамин не шибко обрадовался. Даже бровью дернул, насколько не шибко.
- Знаешь, Бориславушка, кажется, я уже не в том возрасте, чтоб вот так, с девицами и по запупочному «печоти», да на постоянной основе, - доверительно сообщил он брату, окидывая зажелтевшим взглядом образчик позднего модерна в Смородинском, а значит несколько безумно-посконном, построении. И пусть образчик стеснительно прятал свои осыпающиеся пилястры и башенки среди буйных зарослей отцветающих мальв и желтых метелок амброзии, колдун все равно видел все его забитые досками ставни, неряшливо стесанные ступени и расписанные аэрозольными вандалами стены, потерявшие за кривыми надписями уровня “маша любит пашу” свое сентиментальное дворянское обличье. Здесь и сейчас зажатый корпусами клиники особнячок походил на призрак екатерининской фрейлины, тронутой тлением жеманной красавицы в фижмах и буклях внезапно оказавшейся посреди помпезных гранитов ваганьковских авторитетов.
Авторитеты красавицу пугали.
Толпы экзальтированных девиц в спортивных костюмах вообще доведут до истерики.
Вий к этому готов не был. Ни морально, ни материально.
- Это ты из нас как масляный блинчик румяный, полный сил, в штиблетах модных. А я старый, усталый и вообще мертвый. Так что давай как-нибудь сам. А я тебе в помощь пару бригад шабашников подниму. И садовника княгини Тенишевой. - Зарецкий еще раз взглянул на дом, мальвы, сад, меж перекрученных стволов коего по лебеде и крапиве споро сновали его “уточки”, вытаптывая для древних удобную дорожку до парадного крыльца, - Тоже двух. Будет тебе тут полный дзен с фен-шуем.

… и красавица приглашающе скрипнула дверью, будто веером взмахнула, кокетливо осыпав входящих пудрой штукатурки.

Внутри особнячка пахло сладко, скверно, как в морге.
Белая кость в рогатом оформлении таращилась на входящих с высоты человеческого роста. Под ногами поскрипывали давно не обихоженные плашки пакета, варварски расчерченные на окружности и сектора. В них чернели выписанные то ли свернувшейся кровью, то ли старой краской какие-то странные, далекие и от рун, и от кабалы символы, а прямо по центру этой живописи красовался советских времен раскладной полированный стол...
… и молочной белизны обнаженная девица на нем, из распахнутой утробы которой выглядывала почерневшая начинка человеческих органов.
… и мальвы. Подвядшие, ярко-багряные. С сухими коробочками семенников.
… над утробой, солидно гудя, вились поздние осенние мухи.
… девица возлежала чинно, ровно, словно по линейке. Как только и может лежать пластиковый манекен.
… козлиный череп, не сознавая важности момента, покачивался на шесте. Сквозняк, что ли?

Вий пхекнул горлом. Причмокнул. Взглянул на Кощея с непередаваемой нежностью на дне ставших вертикальными зрачков, от чего козлиная кость закачалась еще активнее.
- Вот, право слово, не стоило. Ты, Борис, не подумай, я, конечно, ценю. И сервировку, и антураж. Но как-то это все неожиданно. Все ж не именины...

- Дорогой брат, ты меня балуешь, - голосом суровым, словно северные ветра, промораживающие до остова что человека, что унесенный в полярные широты корабль, уведомил Вий Кощея. - Не ведаю теперь, чем бы и тебе столь же приятственных моментов доставить.
А у самого глаз не то чтобы дергается - все ж кружевных колпачков с цветными лентами по канту, дабы не обремененному багажом анатомических знаний созерцателю выставки было проще отличить части тел, изъятых у мужских и женских особей, было маловато, чтоб вызвать в старом цинике нервный тик, - но как-то не хорошо щурится. Неодобрительно. Без горячей любви к ближнему своему, ибо не привечал заводчик уточек и мавочек фривольного отношения к усопшим, помимо своего собственного и господаря, чью волю и силу проводил в сей скорбный мир. А тут кружева, черепа, бальзамированные сосуды, xiphopagous на грани големизации и готические стулья, к которым только геморроидальной подушечки для комплекта и не хватает - невольно призадумаешься от чего, прибыв в Смородин без малого полную луну как, до сих пор не бросился к брату с жаркими объятиями и сентиментальными лобзаниями повыше яременной вены.
Насмехаться ж ведь изволит, паршивец откутюренный. С Розенкрейцером ровнять - тоже большим ценителем запупочного печоти в третью декаду альдебарана. Того гляди как вынырнет из какого темного закутка инструментальный квартет в париках и шоссах, как вдарит для контрольной атмосферности на клависинах с флейтами плясовой реквием, чем окончательно расстроит не крепкие психиаторские нервы. А у него с собой ни дрына каменного, самонаводящегося, ни галоперидола в первой отрицательной пропорциями пять к четверти, беруш из жира висельника - и тех нет.
В общем, глаз да глаз за Кощеем нужен. И руки лучше всего за спиной держать, когтистыми уж пальцами накрепко сплетенными, чтоб не искушаться да не перехватить стремительный полет Бориславовой фантазии за самое горло - все равно ж не поможет, коль бессмертный, а конфузно выйдет. Вот как с тем сторожем, отныне и навеки безымянным, что шаркающей походкой подобрался к самой потаенной занавесочке. Вроде бы и шумел доходяга изрядно, а прежде времени его не то что слышно не было, а и дух сивушный деликатнейше поодаль держался от чуткого на алколоидные эфиры носа нежити, что вовсе было Вию преудивительнейше. Поклясться мог Древний, что Сварогом, что Ладою, коих последние минуты мысленно поминал едваль не через слово и все в позах преоткровейнейших, что от входа в особнячок и до самого порожка этой мечты столичного сектанта посторонних в здании не наблюдалось. Он то чуял преотменно, ибо человечиной трапезничал даже не на прошлой седьмице, держа постом своим пример прочим упырям и живоглотам по всей смоленщине. А тут, диво дивное, пудов семь в этиловом маринаде на расстояние броска сами незаметно подкрались. Есть отчего бровь с места сдвинуть.
- Нет, Бориславушка, случайно не знаю. Всякое мое похмельное колдунство для смертного - чистое фаталити, - признался Зарецкий голосом ни на градус не потеплевшем, все так же о мирном покое в ростовых ячейках холодильного шкапа напоминающем, - Но мнится мне, брат любезный, оно ему и не надо нынче.
И то верно. Сторож, и без того членораздельностью речи сильно не страдавший, взмыкнул тут особенно пронзительно и принялся беспардоннейшим образом зеленеть и бугриться, всяко иначе разно мышцой стероидной  совершенно непристойнейше прямо по одежным швам обнажаться.
- Халк что ли нам без туристической визы явился? Или орк какой прямо с Азерота трудовым мигрантом нагрянул? - спросил Вениамин Ростиславович с любопытством, Борислава Бронимировича за фасонистый рукавчик к себе чуть ближе притягивая - может он-то и бессмертный, но все ж телесно уязвимый, а ежели ему в побоище прическу потрепать или ноготок другой вместе с пальцами оторвать, то и сам кого хочешь уязвит. Словесно и в три погибели. А вместе с тем помимо сторожа, пеной, слизью и матами исходящего, на глазах в росте аршинами прибавляющего, вокруг происходили иные метаморфозы чудные - кристаллы по полкам расставленные вспыхнули разом огнями зловещими, книги с полок попадали, колбы треснули, потекли и завоняли не честным формалином, а то ли шерстью паленой, то ли полынью о прошлом годе сплесневевшей, а на стенах да на потолке появилась новая вязь прежде виденных в парадной литер, вписанных в очередную кривую пентаграмму, от чего потолок и стены, да и сам пол под ногами Древних как-то лихо затрясся, заколебался и дал все причины переживать, что не поверх праведного славянского чернозема он выстлан, а и вовсе над какими-нибудь греческими карстовыми пещерами, где до дна лететь - не один том Жюля Верна от корки до корки счесть. Но и это было не последним Виевым удивлением в столь полный на события вечер. Среди шатающихся стен и пролетающих мимо кусков штукатурки стали резво проявляться еще не вполне плотные телесно, но уже весьма четкие контуры каких-то невиданных в этих краях прежде существ - низеньких, по пояс колдунам, неказистых телесно, но обильно лопоухих и носастых. И что не самое приятное - шипованными дубинами вооруженных.

Отредактировано Вениамин Зарецкий (02-05-2022 22:51:59)

- От жешь … какую химию ядреную ваши онкологи бодяжат, - искренне восхитился Вий, пинком в рыло встречая обошедшую кощеевы фантомы визжащую зеленую мелюзгу, - Минздрава на них нет. Да и ты, сердце братское, не пробовал кормить сторожей хотя бы дошираком?
Удар отбросил зеленого обратно к фантомам и там другой Кощей от души приголубил пришельца готическим стулом, переломав дубовыми ножками некрепкий иномирный хребет.
- К слову, как тут у вас с хачем в регионе дело обстоит? Кто глюками брахманит? А то, помнится, держали мы с одним девятихвостым приятелем в Шанхае, году так в двадцать третьем, культурную такую опиумокурильню - чисто чтоб самим где досуг скоротать было в приличном обществе. Так там местные, просветленные ганзой-другой, даосы такой сказочности приходы ловили, что не всякой шашкой отмахаешься.
Черными когтями Вениамин Ростиславович зачесал растрепавшуюся челку к макушке, будто намеревался войти к Бориславу в кадр для семейного портрета “мальчики с крокодилом в передвижном зоопарке” (Вранье, не намеревался, потому как вообще не получался на фотографиях от слова “совсем”, через что ни один десяток фотохудожников и работников паспортного стола нашли свою мученическую кончину, пока какой-то живучий умник не изобрел цифровой аппарат вместо злополучной зеркалки!), повел по сторонам желтыми, словно задорные лимонные попки, зрачками. Зеленой массы в комнатушке пребывало по экспоненте - фантомы рубились в ней уже по колено, лихо, практически овеществленно раскидывая пришельцев по книжным полкам. Полки трещали, сыпались книгами и банками,текли формалином, опрокидывались стеллажами, открывая за собой растрескавшиеся ветхие стены особняка, которому, как теперь виделось Вию, никакой ремонт, кроме сноса и капитального строительства уже помочь был не в силах. Но какой-бы дикой обстановка не казалась, все же кругом была еще эта, натурально уж сколько веков смородинская, реальность, а не какая-то там уфологическая, параллельно-перпендикулярная. И уж верно не Навь. Из нави ни одна более-менее разумная нечисть, окромя червей-плотожоров, на батьку всех упырей даже по дурости великой хвост не задирала. Там вам не здесь. Разуметь надо ж!
- Дежавю у меня, если ты еще не понял, - пояснил Зарецкий, сильно затянув со звуком “у” - почти до воя, от которого треснули и разлетелись осколками те редкие уцелевшие колбы,  - потому как Халк наконец-то завершил преображение и точной наводкой, будто по GPS-навигатору, ломанулся в сторону мирно беседующих безобидных Древних, словно литературный критик на номинантов букеровской премии. Пришлось как-то уворачиваться и принимать встречные меры - черные когти вошли в тугую мускулистую плоть со спины, разнесли лопатку и позвоночник, не заметили преграды из ребер, вышли с противоположной стороны, окропив красненьким столешницу и тут же убрались обратно, прихватив с собой сувениром еще усердно перекачивающее кровь сердечко. Оное сердце Вий немедленно надкусил. Можно сказать, с сочным хрустом, каковой может издавать разве что еще живая плоть, да яблочки из кветиного сада. - Кстати, почему такой тарарам, а тебя, брат Кощеюшка, до сих пор никто активно не спасает? Или твои колдуны цепные тоже мухоморчики не с той могилки нынче собирали?
Он бы еще хотел спросить у Борислава, кто ж на него, херувима любезного, открыл сезон охоты, коль устроил им такое светопреставление, но не стал. Решил - пусть сюрпризом будет, уж зело Кощеюшка сюрпризы уважал, радовался им всякий раз как дитя малое.