Она была похожа на медведя-шатуна. Маленького, худого, длиннокосого, белокожего, в платье не по размеру медведя-шатуна. Неуклюжего, не словившегося с собственной координацией, свежеразбуженного. И ещё на цаплю, потому что длинные худые ноги, отягощенные сандалиями на толстой подошве, переставляла нелепо, скованно, словно они вдруг короче, чем должны быть. Поднимала высоко, смотрела удивленно, что не задевает дорогу, опускала, хмурясь, но все равно шла так, словно вчера встала на ноги. Частично так и было.
Дарью учили ходить в человеческом теле, быть в нем, что такое руки, что такое ноги, что нет крыльев, короткая шея, слабые зубы, не тот размер и вообще, и учили довольно давно, но... это же всё не то! Неудобно. Временно. Незачем. Жизнь и свобода - только в обличье истинном, редком. Там есть мощь, ловкость, парение. Есть клокочущее жерло вместо горла, радость внутреннего жара, острый слух, хоровод запахов, охота, полет, танец в воздухе... А человеческое тело так, иногда, потому что нужно считаться с населением земель, где живешь. Земли, конечно, твои, и ты, конечно, всех сильней (ну, или почти всех), и купил бы с потрохами все двуногое население, но... Так принято. Так надо. Дарье это вдолбили и она не спорила. Надо так над. Есть человеческое имя, человеческое тело, человеческий... город?
Всё, что ей оставили - напутственные слова, узелок и городскую окраину. Родители устали быть на одном месте. Устали заботиться и присматривать. Девочка-Горыныч подозревала, что и друг от друга старые Змеи тоже устали и разлетятся в противоположные стороны, едва исчезнув из поля зрения. Плакать она совсем не умела, не представляла, что это, как и почему люди так делают. В ней-то живет огонь, им не поплачешь, а в них - получается, вода? Как-то из их крови вода получается, а из Змейской нет. Впрочем, Дарью тогда этот вопрос не заботил вовсе, она была растеряна, неуверенна и толком не понимала, что переживает, а главное, что ей дальше делать. "Иди в город", сказали ей, и она пошла. "Тебе с людьми лучше будет", не веря собственным словам добавила мать, а отец только фыркнул паром, расправил мощные крылья, заворочал тяжелыми лапами, отходя, и взмыл в воздух, едва не опрокинув наследницу.
Они улетели, она осталась. Ну и пусть! Ну и ладно. Не какая-нибудь беззащитная человечья сиротка - Змей-Горыныч. Надо было всего-то прийти в город, осмотреться и... и что? Вот что?! Дарья умела говорить, жить в облике человека, а больше-то, по сути, и ничего. Только ей эти мысли в голову не приходили, пока не припылила дорожками и дорогами к странному месту. Вроде широкому и специально вытоптанному, но тут же и заставленному, что шагу ни ступить. Девочка шла очень медленно, осторожно, каждую секунду ожидая, что или крыло, или лапа, или хвост зацепят эти хлипкие конструкции из металла и дерева, всё повалится, поднимется крик... А она всего-то была голодная, аж в желудке урчало. Но на людей ее семья не охотилась, а крупной дичи на глаза тут не попадалось. Ни живой, ни убоины. Потом Дарья вспоминала, что в нынешнем теле своротить железный человечий скворечник вряд ли сможет, шла ровнее, а потом снова ощущала себя Змеем, а не тощим нескладным двуногим подростком.
- Пирожки! Горячие пирожки! Кому пирожки?
"Пирожки", подумала Дарья с теплом, почти любовью. Рот наполнился слюной, а живот еще более громким урчанием. Она рванула на звук и довольно быстро нашла бойкого лоточника, косившего хитрым глазом во все стороны. На небольшом столике румяными боками красовались пирожки, выглядывая из-под белой плотной ткани.
- Девушка-красавица, смотри, есть с картошкой, с капустой, с ливером, с яблоком, с вишнями, а еще со сладким сыром, - тараторил торговец, а у Змейки аж горло подвело от голода. Охотились последний раз давно. - Каких тебе? Горячие еще!
- Мне... - неуверенно выговорила Дарья, потом на себя рассердилась, посопела и сказала громче: - Мне с ливером, с картошкой и с вишнями! Два. Все по два. Сколько надо?
С деньгами Змеи-Горынычи дело имели всегда, ис-то-ри-чес-ки, как цедил, поднимая коготь, отец, жмурясь на очередную порцию сокровищ на пороге фамильной пещеры, глубокой и темной как ночь. Они эти деньги находили, отбирали и собирали. И стерегли. Всё. Дарья ни разу не видела, чтобы даже оборачиваясь людьми, родители что-то тратили. В ходу был натуральный обмен, на шкурки, тушу лося, на камушки мелкие или старые монеты. Сами по себе они не деньги, так она поняла. Деньги - что-то другое, что Горынычам отчего-то не нравилось и к их жадным лапам ценителей прекрасного не прилипало.
- Вот за это сколько можно пирожков? - прищурилась начинающая самостоятельная единица Дарья, делая первые шаги в торговых отношениях. Шаги были примерно той же грациозности, что ее походка. Из узелочка она извлекла пару золотых монет с выбитым рельефным профилем некрасивой женщины в короне, с двумя подбородками и без шеи, и продемонстрировала торговцу.
"Или все, или нисколько", решила Дарья, наблюдая за реакцией. Мужик неловко ахнул, разглядев ближе, присел, обозрел свой товар, словно собирался подхватывать его и бежать.
- Ну, на поесть мне хватит?
- Д-да... Как раз и хватит! - наконец соизволил посчитать торговец.
Ну вот и славно. Поест и пойдет дальше. Нужно было еще пещеру найти, где спать. Интересно, сколько стоят человеческие пещеры? Монет в узелке не так чтобы много, горсти с две-три. Отцовских.
- Красавица, а ты ведь не местная? - проникновенно спросил торговец, протянув кулек с горячими упоительно пахнущими пирожками.
- Неа, - пробубнила Дарья, пытаясь заглотить первый целиком и удивляясь, почему не влезает. А, ну да. Ограниченное человеческое тело. Даже рот маленький! Пришлось один жалкий пирог есть в три укуса.
- А откуда ты с... откуда ты?
- Оттуда, - мотнула головой управляющаяся со вторым пирожком девушка. Из лесу, значило это. Мужик, кажется, ничего не понял, потому что очень внимательно смотрел ей за спину, словно там вдруг возникнуть ее родовая пещера должна была. Люди - странные.
- У тебя здесь родственники? - покупатели подходили, что-то брали, что-то спрашивали, внимательно оглядывали поедающую как ни в чем ни бывало свой обед белобрысую девчонку с тряпичным узлом, петлей привешенным за спину, в мешковатом платье с короткими рукавами и в немодных сандалиях на деревянной подошве.
- Никого нет, - с полунабитым ртом пожала плечами. - Ищу, где спать. Здесь есть... - она замялась, вспоминая слово, - дома?

Ребенок человеческий, наверное, оскорбился на "ребенка". Тем более сказанное громко и прилюдно, когда ему - ребенку, то есть - уже целых пятнадцать. В этом возрасте человеки почти поголовно уверено, что встали на крыло, а старшие им не просто не указ, а помеха. Дарья, человеком не будучи и быть им не стремясь, оскорбилась за свою платежеспособность. Насколько в принципе может оскорбиться существо малосоциальное, когда оно ест. То есть не сильно, так, для порядку. Фыркнула, проглотив полпирожка, выразительно тряхнула узелком - в нем тяжело звякнуло. Мол, спасибо, тётенька, мы сами с деньгами. Настоящими, а не бумажкой разрисованной.
Бумажку Дарья проводила взглядом удивленным и брезгливым. Это вот человечьи деньги? Это они собирают? За это покупают и продают реально ценное? Взгляд стал очень сочувственным, как у бывалого психиатра при знакомстве с новым пациентом. Ненормальные. Жизнью скособоченные. Бумажки... Надо же! А дождь пойдет? А загорится дом? А порвется невзначай? Еще бы из паутины плели!
- Ему-то понужней, - пробасила девчушка со странной неловкостью и дернула плечом. О том, что такое делиться, она тоже не имела никакого понятия, так, шевельнулось что-то неясное в душе.
- Здрасьте, - кивнула, приглядываясь.
А и ничего тётенька. Нормальная такая, приятная. Странно, но от остальных она чем-то неуловимо отличалась, и это не облекалось для Дарьи ни в слова, ни в звуки, ни в картинки. В запахи если только, и то воображаемые. По факту в царящей на торговой площади мешанине разобрать ничьего запаха индивидуального невозможно было. Еда, топливо, пыль, химическая сладость, табак... Дернув носом, Змейка чуть не чихнула. Не волк она, в конце концов, с запахами хуже дружит, чем со слухом или зрением.
От других отличалась, а Дарье будто знакома была эта тётя Маша. Хотя они точно не встречались. Может, когда девочка была совсем маленькой?.. Может, память нутряная, куда-то под хребет зашитая?
- Дарья. Или Даша. - Удивительно, как много имен люди делают из одного. У Змеев было не так. Точнее, как таковых имен у них не было, не нужны. Давали для мира, а между собой это носило иное выражение. Родители сказали, что она - Дарья. А люди звали еще и Дашей, Дашенькой, Данькой и еще как-то, она уже не помнила, как. Переступила с ноги на ногу, осторожно повернулась, медленно, снова забыв, что ничего сбить и сломать не в состоянии. Посмотрела в высокое чистое небо, отчего-то засвербело в носу, но не чихалось.
- Одна. Я большая уже, теперь в городе жить буду, - бодро сказала, озираясь. В кульке оставалось два пирожка, с деньгами стало немного понятнее, и пещера на поночевать найдется, все найдется! Родители в нее верят, иначе бы не выпустили из гнезда... - Ночевать найду сейчас. Есть же ничьи пе... дома, да? Займу такой, почищу, огонь разведу и буду жить.
Очень все просто было в мыслях Дарьи, вчера еще в родном лесу ночевавшей. Она и пещер-то никогда не искала, не делала и не обживала. Войн за территорию не видела. Что такое рынок недвижимости, знать не знала, да и откуда бы? Документов у Змеев вольных, среди людей не живущих, тоже не водилось. Может, делали когда, а может, и нет.
- А эти вот... бумажки - это местные деньги? Мои на них где можно обменять? И на них прям всё-всё можно купить или чего еще надо будет? Шкурок нет сейчас, но добыть могу...
Наверное.
В этом Дарья была уже меньше уверена. На живность мелкую и ценную охотиться надо на двух ногах, потому что кому нужно порченое? А ей несподручно, вот кабы тушку покрупнее... Но, может, кому надо лося или там оленя... Кабана тоже может, даже живого в когтях принести.
- А лучше живого зверя. Хоть в веревке, хоть как.

- Рассказывали немного, - врать Дарья не была обучена. Её именно что обучать этому надо было, без склонности такой уродилась. Хитрости не нажила, мудрости, ясное дело, тоже. Говорила, что в голову приходило и на что хватало ума и знания. Вот спроси её - начистоту всё и выложит как есть, надо оно или не надо. - Что сами знали. В городе они редко бывали, меня и того реже брали. Тесно, людей много, шумно, жить негде, ле... ну, передвигаться неудобно. Сказали, что тут много тех, кто помочь может, кто нас знает. А я и не знаю никого же, странно. Хотя вас, такое ощущение, что и видала... - Даша сощурилась, разглядывая внимательнее, но нет, ничего конкретного, никакого другого облика. Бывает, что смотришь на человека, зверя или место и понимаешь - видел, но другим. И раз другим, то точно видел! А тётю Машу она точно никакой другой не видела. Странно.
- Они торговали, - чуток подумав, добавила девушка. А чего терять? Родители улетели, не вернутся. Кому вред от того, что она расскажет? А так, может, найдутся их знакомые, может, с ними Дарья теперь торговать станет, за смешные бумажки. На них потом пещеру себе купит, то есть дом, одежду, обувь... Что тут еще нужно людям. - С людьми здешними. В городе есть дома, машины, большие такие машины, где много людей.... слово забыла, а, ещё школы, - старательно перечисляла, кивая себе на каждое слово, - есть те, кто главные, есть те, кто лечит, в специальном здании, тоже слово забыла... Главное, сказали они, этот город особенный, здесь можно мне жить, не опасно.
"Они меня любят", означало это для Дарьи. Она хотела, чтобы тётя Маша поняла из её слов, что родители не бросили, что они позаботились, просто... Просто им больше не хочется Дарьей заниматься. Она справится сама.
- Ой, - что-то мелькнуло, очень быстро, будто сверкнув. Даша дернулась, но ничего не увидела. - Как жить... - И вздохнула тяжело, раздув привычно ноздри, но белого пара из них не заклубилось. - А как все! Вот на эти ваши бумажки.
И обиделась. Непонятно, на кого или на что. Скорее, на то, что незнакомая женщина задавала те вопросы, которые должны были задать себе родители, но не задали, а теперь у Змейки нет ответов. Она так многого не знала! Этот город жил много дольше неё, был сложный, большой, загадочный, и если даже не враждебный, то кто же вот так на чужую территорию приходит? Не высмотрев, не принюхавшись, не распознав, может, другие Горынычи тут есть, и вот тогда юной и ничейной лучше нагло так не показываться? Она видела на чешуе материнской прогалины опаленные, за много десятков лет не зажили...
- В лесу не так, - снова вздохнула Дарья, переступив ногами по-аистиному. Ей очень захотелось домой, в лес. Но дома там больше нет, в привычном понимании. Велено жить в городе. - Хочу. Только я... Ну, могу... Сломать что-нибудь. Нечаянно. Или поджечь.
А что тут еще скажешь, если в дом людской, настоящий, пойти хотелось, посмотреть, как там что, суп вкусный поесть хотелось, а ей чтобы при том про жизнь людей рассказывали; а вот подпалить этот самый дом ненароком да с хозяйкой вместе - не хотелось совсем. Вот и маялась Змейка-Дарья, сопела тяжело и хмурилась по-взрослому, думая, как бы ей и не ляпнуть совсем уж глупость, и беды какой ни натворить.

- Я не боюсь, - оскорбилась Дарья на такое предположение. И даже откровенно и прямо сказанное "я колдунья" не рассеяло вспыхнувшего неприятного чувства. Такого, когда хочется сжать губы и вздернуть нос и всем видом показать, что вообще-то это ее, Змея-Горыныча, традиционно боятся окружающие, и не зря. Кто бы мог так уж всерьез угрожать дракону?.. - И я не маленькая. Мне пятнадцать.
Это было сказано почти гордо. Дарья умела немного читать и считать и хорошо выучила, сколько ей лет и прочую полезную информацию. Имя, откуда она, как что называется и что надо здороваться и прощаться.
Разве что информация про взрослого Змея заинтересовала девушку настолько, что обижаться всерьез она передумала. Уставилась блестящими кошачьими глазищами:
- Здесь есть еще Горыныч?!
Разумеется, была уверена, что кроме родителей и нее, которой "передали вотчину", в радиусе верст трехсот летающих огнедышащих ящеров не водится.

Когда в одной из машин (Дарье стоило некоторых душевных усилий поверить в то, что можно вместиться в маленькую жестяную коробку на колесах) они подъехали через город к симпатичному дому, от обиды и след пропал. Не умела она подолгу злиться, обижаться, уж тем более не пыталась носить это в себе и никому не показывать. Вертела головой с любопытством, как все дети, улыбалась своим мыслям и все смотрела на небо - насколько высоко к нему дома? В основном все были маленькие, и Дарья вздыхала.
- Это потому что вы колдунья?
Различать "ты" и "вы" Дарью учили, по возрасту. Кто выглядит сильно старше, тот "вы", остальные "ты", и даже когда внешний возраст перестанет соответствовать настоящему надо продолжать так говорить. Иначе люди неправильно понимают.
А вот пояснять свои вопросы родители ее не научили, догадайтесь, мол, сами, господа хорошие, что имеет в виду Змея. Имела она в виду странную такую штуку, что новая знакомая не таясь говорила вслух о вещах, о которых велено было не говорить. Мол, людям нельзя это знать. Они не поверят, не поймут, испугаются. Чего доброго, навредить захотят, придется тогда их сжечь, а так не положено.
- Так рысь или колдунья?
Дарья привычно переступила ногами, будто они тяжелые, поправила на плече лямку импровизированного рюкзачка и покосилась на тётю Машу подозрительно. И муж - человек. Как это так?! Так не бывает. Ну, она такого не знает. Свой должен жить со своим, и дети будут такие же. А если мешать все подряд... Что ж получится?
Видимо, вот это.
Даша не могла не улыбаться, глядя на резвую девчушку, совсем маленькую, светленькую и хорошенькую, как картинка из книжки. Она такие видела, родители приносили несколько раз. Буквы были сложные, а вот картинки Дарья очень любила. Даже пыталась к ним что-то дорисовывать. Когтем царапать сподручнее было бы, но тогда книжке сразу пришел бы конец.
Маленького котенка тоже трогала осторожно, будто могла повредить. Протянула ей палец, чтоб хваталась, а та засмеялась и обхватила ладошкой всю ладонь Дарьи, и та неожиданно... обхватилась. Но держать маленькую ручку в своей все-таки было сподручнее, и девушка перехватила. Названная Варюшкой постоянно двигалась, быстро и как-то неуловимо, словно вилась вокруг ног, запутывая. Дарья всерьез опасалась споткнуться о ребенка и топталась на месте больше обычного. Мелкая что-то говорила, говорила, не все было сразу понятно. На какие-то вопросы Змейка могла ответить, по-своему, например, откуда она и умеет ли летать и плевалась ли огнем, а о чем-то сильно задумывалась, и шустрая Варвара ее не ждала - придумывала ответы сама. Оставалось только кивать или отрицательно мотать головой, впрочем, ни на что из этого не было ни малейшей реакции.
Поесть тоже толком не получилось, потому что сначала информацию о некоем Германе и школе надо было осмыслить и ответить, а думать и есть одновременно у Дарьи не получалось. Она недавно ела пирожки, поэтому выбрала "думать".
- Немного умею, - подумав и оценив трезво свои способности, ответила. - Буквы знаю. Читать пыталась, но как-то оно... Неловко. - И шеей дернула, слегка покраснев. О такой особенности человеческого облика она и не знала. Как и о веснушках, например. Много о чем. - Считать умею. До тридцать...ти. Тридцати, да? Буквы рисовать умею.
Мда. Варваре пора в ее крошечные какие-то годы, а у пятнадцатилетней умений немногим больше. Ложка в пальцах бесшумно согнулась в возмущенный горб и нагрелась. Дарья ойкнула и выронила ее на скатерть.
Потом подняла глаза и ойкнула еще раз.
Таких она и не видала. Чтоб человек, а огонь вокруг него невидимый вился. К отцу и матери девочка привыкла, да и в обличье истинном они бывали гораздо чаще. А тут... Как ровно солнце в дом вошло. Дарья только рот открыла и закрыла, ни звука не издала, и имя тут же забыла. Не свое, этого, Змея-Горыныча местного.
- Зд... здрасьте, - выговорила, когда пришел ее черед здороваться.
Так положено, так делают у людей. Со всеми надо здороваться, кто пришел, и когда ты пришла или увидела. Мелкая рыська задергала ее за руку, потом соскочила со стула, юркнула под столом и вцепилась в ноги Змею. Даша только глаза расширила и рванулась на ноги вскочить и спасать - ну потому что нельзя так с непонятными взрослыми драконами, когда ты ростом с кошку! - но тот, кого звали Германом, очевидно, не собирался есть нахалку живьем, а засмеялся, подхватил ее на руки и поднял повыше к потолку. Дарья поняла, что улыбается, глядя на это. Детеныши есть детеныши.

Родители, может, этого Германа и знали. В человечьем ли обличье, в истинном ли, а вот Дарья узнать не могла. Своего-то, конечно, распознала, тут поди ошибись, когда сама кровь отзывается, но вот раньше она его точно не видела. Запомнила бы, пожалуй, немного ведь их в округе, Змеев. Думала, что и вовсе только ее семья, а после – одна она. А оказывается, еще был, все это время. Интересно, почему родители не говорили?.. Потому что Герман выбрал с людьми знаться, а не в лесной пещере жить? Нет, родители ее были таковы, что не испытывали никакой расово-классовой ненависти, видовой розни или еще какой чепухи, как сильнейшие обычно и не испытывают, потому что страха в них нет. Но, возможно, им было не о чем говорить и нечем вместе заниматься. Дарья мало смыслила в дружбе и прочих отношениях, особенно людских, но отчего-то ей казалось верным, что если существа полярно разные – им рядом делать нечего. Всё как у зверей. Свой вид к своему.
Только что делать видам, природа которых двойственна?
Выбирать, очевидно.
- Красота тут ни при чем, - вдруг уверенно заявила Дарья, моргнув и выйдя из ступора. Герман посмотрел весело и будто вопросительно. – Я раньше не видела, как это выглядит, но правда как… свечение. Как если костер загородить, а из-за тебя свет по окоему пробивается. – Она смотрела на Германа очень внимательно, думала, только ей так его видно или другим тоже? Людям нет, понятно, а вот Варе? Колдунье тете Маше? – Я тоже свечусь? Вы меня поэтому увидели? Мама с папой людьми так не выглядели – почему?
Говорить ей было вроде как сложно, но то ли вопрос так заинтересовал, то ли еще повлияло, но отрезок речи, к тому же эмоциональный, дался ей до подозрительного легко. Девушка после запнулась, поерзала на стуле и поискала глазами, чего такого бы в руки взять, чтобы не попортить. Не нашла и сцепила руки на коленях, то и дело поскребывая пальцем шероховатую ткань. Эта привычка с ней останется на всю жизнь – в растрепанных чувствах и задумчивости ковырять края одежды или подвернувшейся под руку салфетки, полотенца там, выцепляя ногтем нитки, ну или пытаясь это сделать.
- Чего это мне бояться?! - пыхнула искрами во взгляде Дарья. Что они с ней как с ящеркой какой?! Что всё про страх? Чего ей бояться? Кого? Зачем? Если и опасается, то за них, людей, не людей, но кто мельче, а это почти все... - Ничего я не боюсь и ничего я не решала! - она упрямо вздернула подбородок, и Герман предусмотрительно оказался чуть ближе, а вот Варвару убрал себе за спину, подальше. - Мне сказали - в городе живи, значит, буду жить. Научусь, не глупее двуногих, - это вырвалось само собой, без желания оскорбить, сама на двух ногах стояла как-никак, - раз нельзя летать, не буду летать... - тут голос девичий дрогнул, Дарья совсем разволновалась, аж платье ходуном на груди. Оно на ней, правда, и так мешком висело, но тут стало особенно заметно, что не по размеру тряпочка. - Только вы мне ничего про это тогда и не говорите. Нет - и нет. Если я думать буду, что где-то можно, я туда уйду, зачем тогда начинать человеком жить.
Она неловко, порывисто поднялась, прошла по комнате туда-сюда все теми же неуклюжими непропорциональными шагами, косясь через плечо. Подошла к окну, положила ладони на подоконник. Они нагрелись - а подоконник нет. Дарья чуть улыбнулась, рассматривая налившиеся жаром руки, потом длинно выдохнула и посмотрела на небо. Синее, высокое... далекое. Надо привыкать пока, что его для нее нет. Не потому что не может, а потому что сможет удержаться. Чужой запрет - не твоя сила, чужая. Так ничего не получить, никем не стать.
- Я не человек, - она повернулась и уставилась в упор на тетю Машу и Германа. Глаза у нее были и впрямь змеиные, только тогда Даша об этом понятия не имела, не сказали еще. Будут после варианты и с кошачьими, и с русалочьими, но вот про змей отчего-то чаще. Хотя Змеи-Горынычи и не той породы. - И хочу быть собой. Такой собой, которая сможет здесь жить и которую не будут бояться.

Золотистым и красненьким?..
Дарья удивленно на себя посмотрела, но, конечно, ничего не увидела. Варя утверждала, что светится. Стал бы ребенок лгать? Нет, зачем? Было удивительно приятно слышать такое, и она разулыбалась малышке, кажется, ей единственной у Дарьи получалось легко и без напряга улыбаться, как давней знакомой или как солнечному зайчику, щекочущему щеку. Детёныши неприкосновенны. Самой природой так устроено, матерью-землей. Всё маленькое, расцветающее, выколупывающееся из яйца или неуверенно становящееся на кривые пухленькие лапки, не может быть атаковано. Ничем не угрожает. Не еда. Не добыча. Не объект какого бы то ни было иного интереса, кроме смешливого наблюдения, может, любования. Детёнышей любой защитит, если он чтит свою силу и суть, конечно. А кто нападает на маленьких и больных, разоряет гнезда - тот падальщик и уважения не достоин. Он... природопротивен. Как-то так Дарья это ощущала.
- Чёрная с алым, - коротко улыбнулась и Герману, как бы эхом от отношения к маленькой девочке, которая Дашу вдруг тоже видит так - красивой... - Золота ни на ком не было. Они... зеленые с черным. Как на картинках в детских книжках.
Не надо им сейчас было говорить про полеты, ну не надо. Тёте Маше, ее мужу-человеку, имя которого все время выпадало из беседы, маленькому котенку Варе - им, конечно, было не понять, что это такое, и злиться на них было бы бы глупо, хоть Дарью умной никто и не звал, что это вообще такое. Тот, кто никогда не чувствовал мощь потока ветра под крылом, кто не знает, что это - дышать свободой и вечностью, как выглядит мир под тобой в этот момент - тот не сможет рассуждать со знанием дела. А без знания вон и собака брешет, слушать, что ли... Герман же знал. Знал! Впрочем, он больше и не повторял, что она вполне может полетать над городом и вернуться, как железные птицы, от площадки до площадки снующие. Змей-то сразу сказал, что первое время лучше не оборачиваться, и это так. Полет слишком тянет. Если не привыкнуть к тому, что крыльев нет, жить среди людей не получится, а Дарья за этим здесь.
Правило, своеобразно усвоенное ее головой, сейчас прозвучало так - "не спорь с людьми о полетах, они ни капли в них никогда не поймут".
И девушка промолчала.
- А сколько вам лет? - так же в упор спросила. В этом вопросе для нее не было ничего особенного. Нормальный вопрос. Ей вот пятнадцать.
Про глаза было неожиданно, и Дарья сначала ресницами растерянно хлопнула, а потом зачем-то переложила новую ложку с одной стороны от тарелки на другую, нахмурившись. Это она потом будет через раз Стеклянникову поминать нелепый комплимент первой встречи, язвить, хохотать и цитировать статьи уголовного кодекса РФ, а в тот день и правда ощутила себя... еще более неуклюжей, кажется.
- Много этих правил? - все еще не поднимая своих красивых глаз от скатерти, задала новый вопрос. Под руку подсунулась неугомонная Варвара, что-то протянула, играя хитрыми ямочками на щеках. Маленькое зеркальце.
- Чего ты?
- Посмотррри! - все еще порыкивая, потребовала девчушка. - Видишь?
Дарья глянула. Видеть видела, но не понимала, что именно надо. Лицо как лицо, она его раньше уже изучила, и в воде, и в полированном золоте, и в стекле оконном даже.
- Нет, - честно призналась Змея, возвращая Варе зеркальце. - Ты мне потом расскажешь, ладно? Вместе посмотрим.
Грибы Дарья не особенно любила. Она в них разбиралась, что людям можно собирать, что нет, а чего лучше и Горынычам не касаться. Но это скорее из любопытства. Не ели они грибов в лесу. Сырыми невкусно, готовить маетно и мелко. Из города тоже родители других лакомств приносили. Сыр да, сыр часто. Молочное вообще добывали дочери постоянно, пока росла. Змеям оно вроде как без надобности, однако что-то в инстинкте заставляло. Дарья не любила кислого всего, а вот свежее молоко, сливки сладкие, сыр - это да.
Новую еду она пробовала с осторожностью, сначала долго принюхивалась, раздувая ноздри, как привыкла. Потом поняла, что никто за столом больше так не делает, и застыла в растерянности. Посмотрела-посмотрела и просто повторила за остальными, отправив ложку в рот. Было тепло, необычно, но... пожалуй, вкусно. И она съела еще. Хлеб штука понятная, его можно было уминать без сомнений. Как и пирожки, купленные на торговом месте.
Вспомнив о пирожках, Дарья вдруг спросила:
- А что не так с монетами? Моими. Напрямую ими люди не берут?

Сорок восемь? И всего-то?
Дарья посмотрела на Германа удивленно и чуть-чуть с жалостью, а потом повеселела. Он мог не догадаться, но в тот момент перекочевал из категории равных тёте Маше по авторитету в категорию не Вари, конечно, та детёныш, но куда-то вровень с самой Дашей. В товарищи. Недалеко ушел! Змей был слишком юн, чтобы вставать на ступень с ее родителями и почитаться наставником на полном праве. Что такое сорок восемь лет для них? Можно сказать, юность. Через десять лет разницы между Германом и Дарьей не станет вовсе, как только она шагнет из детства, которому, как ни крути, а хотя бы лет двадцать надо отвести. Не люди ведь, не шесть-семь десятков живут, а сильно дольше, зачем же самостоятельность рано насаждать? Ее родители просто были слишком... стары для потомства. Продержались, сколько смогли, пока не устали. Будь им на сотенку поменьше, жила бы еще Змеюшка при родительском гнезде...
Нет, ну надо же, ему и полста нет!
- Да не буду, сказала же, - фыркнула, закатив глаза, и заела это супом. - Привыкну так, привыкну, пообещала.
Про правила было интересно, про документы тоже. Дарья слушала, склонив к плечу голову и уставившись, по змейской привычке, не мигая. От нечеловеческого взгляда она все равно полностью не отучится, в отличие от Германа, который, если по-особому не уметь видеть, не отличался от обычных людей вообще, ни одной манерой или жестом. Наверное ,у него был талант. А Дарье он не дался. В ней суть норовила вылезти в самые неподходящие моменты.
- Полицию знаю. И школу. Про институт родители не говорили, это что такое и зачем мне туда? - она была не против посмотреть и институт, и все, что предложат.
Если уж жить как человек, то надо знать об их жизни как можно больше. Что такое чувство меры, в том числе в получении информации, она тогда еще не знала. Впрочем, нельзя сказать, что через семнадцать лет с пониманием границы у Змеи Горынычны стало сильно лучше.
Вот за двести - солидный возраст, это Даша понимала и покачала головой уважительно, признавая. Потому, наверное, именно тётя Маша тут очевидно всем заправляла и все ее слушались.
- А как полиция применяет к нам, ну, не людям, человеческие законы и наказывает? Вы ведь им можете... что угодно сделать. Не прямо вот вы, - поправила себя Дарья, подумав и дожевав кусочек огурца. Он показался очень водянистым, но довольно приятным. Овощи Змеи своей дочке таскали редко, ягоды да яблоки в основном, не в почете в пещерах были всякие плоды с местных грядок. - Но колдуны. Оборотни. Змеи Горынычи. Мне объясняли про правила, что так не принято и на любую силу найдется большая сила, и тогда начнется война, а война всегда невыгодна в конечном итоге, - она цитировала родителя буква в букву. Он часто это повторял. - Поэтому все договорились. Но ведь правила все равно нарушаются, вольно или невольно. И как тогда быть полиции? Люди судят людей, а наши - наших?
Слово было странное, но так получалось короче, а долго говорить девушке было утомительно. Ну банально, рот уставал. Драконья пасть движется иначе, даже при извлечении звуков человеческой речи.
Много пирожков Дарью бы тоже устроило. Но вот что дом... Такого она не ожидала! Выпрямилась на стуле, вытаращилась и попыталась посчитать, сколько можно купить домов на то, что звякает в ее узелке. И сколько всего можно купить на то, что скопили и охраняли родители... Нет, второе ее мозгу было не под силу, девушка и так-то очень плохо понимала в человеческих ценностях и товарах. Для Змеев ценными были сами сокровища, а не то, на что их меняли. Расставание с каждой монетой или камешком было необходимостью и не приносило радости. Счастье было в том, чтобы найти,  добыть, сложить и любоваться. Что-то совсем детское наполняло сердце, когда сверкающие потоки холодного, острого, звонкого перетекали из руки в руку или струились с когтей.
- Покажу, - запросто кивнула Даша, встала из-за стола, дотянулась до рюкзака и, рассеянно сунув туда руку, пошарила и вытащила несколько монет.
Протянула Герману на открытой ладони. Кругляшки были разного времени, судя по рисунку, размеру и оттенку золота, но все золотые. Змей посмотрел, а потом услышал объяснения и плеснул пламенем, аж волной обдало. Даша отступила на шаг, затаив дыхание. Потом ссыпала свое имущество обратно и уселась обратно. На Германа теперь она смотрела с опасливо-восхищенным ожиданием. В отличие от хозяйки дома, Дарья была бы не против посмотреть, как тот дохнет огнем и спалит торговца. Или не его. Или не его одного. Что-то звериное внутри урчало, и это даже чуточку пугало.
Впрочем, всё быстро закончилось. Пирог с малиной был вкусный, но нормально отдать ему должное Герману не дали Дарья с Варей. Обеим не терпелось уже выбежать из дома во двор, одной чтоб заниматься, другой, наверное, чтобы на это смотреть и крутиться под ногами, ясное дело. В итоге, когда Змей вышел на улицу и сощурился от солнечного света, две светлокосые девчонки уже играли в "карррррусельку", то есть Даша кружила Варвару.
- Поставь, поставь, а то совсем закружится, - усмехнулся, посадив маленькую на лавку. - Посиди пять минут, а то упадешь. Поняла? Пять минут. Я засек. - И показал на циферблат наручных часов. - А ты пошли со мной, вот сюда.  Нет, не так.
Дарья остановилась и посмотрела удивленно. Ну в ходьбе-то что не так?
- Ты идешь далеко и медленно. В этом теле ты не огромная, Даша, ты чуть больше вон ее. Ближе давай. Еще. Вот на такой дистанции люди ходят рядом. Пошли.
Час пролетел незаметно. Кто бы подумал, что ходить, поворачиваться, бегать так сложно! А еще падать. Дарья думала, что это она может прибить и снести с ног, а оказалось, что достаточно незначительного столкновения, чтобы равновесие теряла уже она. И крыльев нет, а руками как ни маши, толку никакого. Герман, подняв ее и отряхнув, философски изрек: "рожденного летать падать не учили". Понял, что придется учить и этому тоже.

Кем ты хочешь стать... Легко сказать! Откуда бы ей знать, кем она хочет стать, если даже не знает, кто она сейчас? Даша очень озадачилась всеми этими школами и институтами, еще и потому, что слабо себе представляла, какой объем знаний предстоит впихнуть в ее светловолосую, не обремененную лишней информацией голову. И ее родители, и сама змейка были от человечества как бы оторваны, а если старшие и знали, что нужно для жизни у людей куда больше, чем они дали, то не озаботились.
- А как понять, кем хочешь стать? Помимо того, что просто человеком и вырасти, - с возрастом Дарья почти отучится хмуриться и смотреть сердито при непонимании, но тогда еще не отучилась, и мимика у нее была самая что ни на есть непосредственная, обозначающая все эмоции, которые внутри девочки появлялись. - Вы как поняли?
Учителем, наверное, стать не захочет. Что-то подсказывало. Художником... Дарья и не знала, что это такое. Врачей знала. Хорошее дело, важное. Продавцов видела. Нет уж, торгашество не по ней точно. Машину водить, наверное, интересно, думала девушка, наблюдая, как Герман управляется с этим...аппаратом. Дома строить. Что-то понятное хотелось ей делать, и при этом важное, полезное. Чтобы не просто так землю топтать и облака разгонять.
Про единоборства Даше было непонятно, она посмотрела на Германа удивленно, снова забыв моргать. Какой такой  дурак мог ее обидеть и что в этом случае надо было бы делать? Раз жечь нельзя. Почему так много ведьмаков, оказывается, а Даша считала, что всех не-людей очень мало, как Змеев? Почему вообще мир людей с каждой минутой все более сложен и все менее понятен?
Она отвернулась в окно и тяжело, не по-детски вздохнула.
Магазин ее несколько... оглушил. Раскоординация зрения, слуха и чувства пространства будто создали ураган внутри тела и головы, и девушка топталась неловко, позабыв только что полученные уроки, и пыталась сфокусировать взгляд. Отвлекало пестроцветие. Маленькая одежда, и стоило трудов внушить себе и привыкнуть к мысли, что это на маленьких детей, на Варю, а не одежда обычная, а Дарья большая, как ей привычно. Отвлекала музыка. Не привыкшая к фоновому шуму вовсе, обладающая нечеловеческим слухом, она слышала слово через три, и тетю Машу и женщину-торговца видела как рыб, беззвучно разевающих рот, потому что по ушам била какая-то писклявая песенка с отвратительно громкой дребезжащей мелодией. У Даши закружилась голова, и она ничего не смогла ответить ни на один вопрос, только смотрела ошалело. Наверное, о ней подумали, что больная, но тогда было наплевать.
- Что измерить? - не поняла девушка, глядя с недоумением. Слух пришлось напрягать, чтобы отделить голос тети Маши от какофонии сверху. - Зачем они это делают? Невозможно друг друга услышать. Так у людей принято? Сегодня праздник?
В примерочной Дарья запросто вышла из мешковатого платья, оставив его лежать на полу тряпочной горкой. Вместо современного белья на ней была тонкая белая сорочка на бретельках, пришитых явно вручную, немного неровно. Ткань прикрывала худые длинные ноги примерно до середины бедра. Дарья не знала, что такое стесняться, и если бы сказали раздеться - не задумываясь оставила на полу и сорочку. Тело есть тело, оно есть у всех, чего не так? Принято у людей по улицам ходить в одежде - ну пускай, им поди холодно, мокро, солнечные ожоги, у них-то чешуи нет, надо прикрыться чем-то, защититься. Дарье не надо. Она может и так.
- Что еще мерить, тетя Маша? - не сообразив, как вокруг себя ловчее ленту с цифрами обмотать, она вышла к новой знакомой из-за ширмы. Тостодонные босоножки остались там вместе с платьем. - Тут вот я обхватила, - показала на талию, - и тут, и вот тут, - с обхватами, в общем, получилось, и Даша назвала цифры, а дальше-то что? Приложила ленту к руке, от локтя до запястья. Потом от запястья до кончиков пальцев. Было смешно, как в игре. Дарья улыбалась.
- Детка, ты что босиком? - продавщица смотрела на них странно. В руках у нее были вешалки с платьями разных цветов, пестрыми и однотонными, и Даша первым взяла почему-то голубое. Наверное, потому что как небо. - Нравится голубое?
- Да. И это, - ткнула в белое с желтыми цветами. - И это, - синее с длинными рукавами и белым воротником, напоминало старые выцветшие фотокарточки. - А это не нравится, - подумав, отпихнула розовое и черное с каким-то навязчивым рисунком. Звери, изображенные там, были Дарье не знакомы, она сильно сомневалась, что подобные монстры существуют - непропорциональные, неприродных цветов. - Они же не настоящие! - обвиняюще посмотрела на продавца. - Таких мышей не может быть. Это ведь мышь? Она даже не больная. Так нельзя ходить.
- Это же из мультфильма...
- Что это?
Торговка явно была лишней в беседе с Дашей, нельзя ее было подпускать к дикой Змее Горынычне, и как нельзя кстати тетя Маша отправила Дарью с платьями за ширму к зеркалу. Туда же еще была засунута куча вещей помельче. Девушка разбирала все увлеченно, прикладывая к себе так и эдак. Вроде разобралась. Первым из платьев она надела голубое. Оказалось почти в один цвет с ее глазами, красиво. Даша на себя пока смотрела как на кого-то чужого, незнакомого. Не понимала, как оценить и хорошо ли то, какая она есть, для людей. Вроде тело нормальное, здоровое, руки, ноги, голова, пальцев нужное количество. Силы не видно, это как-то грустно. Русалочья ей стать досталась, не змейская.
Вышла из примерочной немного боком, встала в косой луч света, упавший из окна. И молчала, потому что... что? Что дальше-то?
- А штаны можно? - спросила наконец. - Женщины носят, я видела.

Платья шить ей тоже не захочется, поняла Дарья, примерив несколько. Не могла бы объяснить, почему так, может, потому что происходящее казалось слишком простым и сложным одновременно. Люди делали больше движений, говорили больше слов, они... жили быстрее. Горынычи, по крайней мере, ее родители никогда никуда не торопились. Да и странно было бы с их габаритами и длинным веком суетиться. А люди выглядели именно так: суетливо, пестро, как рыбешки на мелководье, но почему-то большие.
Дарья торопиться пока не умела и даже после занятия с Германом с собственным телом управлялась не очень ловко. Ну, оно и понятно, что такое одно задание? Даже на крыло сразу не становятся, а тут оболочка-то неприродная, не первая. Ноги, руки, пальцы... Конечно, она не путалась давно в конечностях, но все равно ощущала себя не в своей тарелке. Обрядив тело в комплект, вероятно, современного женского белья, вместо сорочки, посмотрела на отражение как на незнакомое существо. Вроде ничего такое, только очень много белого. Не как сахар, а скорее как настоявшиеся в густую сметану сливки. В платьях лучше. Тесновато было, по сравнению с тем, в чем из лесу вышла, но Даше казалось, что это нормальная теснота, она не причиняла боли, не доставляла дискомфорта. Двигаться было удобно и выглядело вроде как у всех, вот там, за окнами ходящих.
Штаны тоже пришлись кстати, в них было удобно и отражение девушке понравилось. Наверх надеть было нечего, вроде бы платья со штанами не носят. Подумав, Дарья пожала плечами и вышла как была - в верхе от белья и синих плотных штанах, кажется, они назывались "джинсы".
- Мне нравится, - огласила она. - Надо их с чем-то носить.
Продавщица уже, кажется, не удивлялась, только ойкнула и принесла рубашку, не похожую на мужские, а с какими-то украшениями, футболки, снова с какими-то больными уродливыми животными и с непропорциональной раскрашенной куклой с зелеными волосами. С русалок, что ли, срисовали?.. Так в каком грибном чаду им такая русалка показалось-то? Даша рассматривала куклу, потом удивленно посмотрела на тетю Машу:
- А что, люди правду на одежде совсем не рисуют? Так не принято?
А что, так запросто может быть. Она ведь очень мало знала о мире людей, их привычках, традициях, этой, как ее.. моде. Наверное, рисовать неправду у них тут считается модным, раз только такое на одежде и есть, куда ни глянь. Впрочем, настоящее-то гораздо сложнее. А сколько надо таких вот футболок и платьев нашить? То-то же. Измаешься.
Заколки ей понравились. Они были похожи на сокровищницу, но, конечно, совсем бесценные, в том смысле, что и копейки не стоили, видно же, что сплошной пластик. Их, наверное, удовольствия ради делают какие-нибудь дети - до того неровно покрашено. Но полезные штуки, волосы крепить. У Дарьи коса-то уже ниже пояса, и крепить этими заколками на резинках быстрее и удобнее, чем кольцами и лентами. Пусть кольца и были золотыми, старинной выделки, а какие и с камешками, но волосы держали через раз, соскальзывали, а то драли по прядкам нещадно, едва раскроешь.
"Может, за это и заплатить можно", подумала Даша, складывая причудливую форму на столе из отобранных заколок. Она не торопилась. На плечах болталась рубашка в узорчиках, наброшенная на простую майку без рисунков, ноги были упакованы в джинсы. Старые сандалии, в которых она пришла, не годились под новую одежду, и наигравшись с заколками, девушка пошла туда, где видела свою цель. Обувь.
- Тетя Маша, как это называется?
Читала Дарья из рук вон плохо, а написано на бумажке было от руки. Не то галоша, не то ботинок... Верх как у ботинка, с вставками как из галоши, а подошва раздутая, но легкая. Выглядело... странновато. Девушка потрогала пальцем со всех сторон, ей показалось забавно. Рядом блестели туфли разных цветов, на каблуках и без, на толстой подошве и на тонкой, с ремешками, петлями, бусинами... Сколько же людей всё это делает? И придумывает.
- Кто все это придумывает? Больных зверей, раздутые ботинки, бусинки из стекла? Резиновые кольца для волос?
В принципе, через десять и даже пятнадцать лет Дарья будет задаваться теми же вопросами, глядя на некоторые произведения легкой промышленности, но тогда она об этом не догадывалась, думая, что странным это всё выглядит потому, что она выросла в лесу.
- Она маленькая, - недовольно поджала губы Змейка, попытавшись надеть туфлю голубовато-белого цвета, похожую на ту, что была нарисована на картинке в книге.