...Ночью  в комнате, где спал Глеб, потекла крыша. Он проснулся от того, что на лицо упало несколько первых робких капель дождевой воды. Пока Гэсэр спросонья соображал, что происходит, капель стала чаще. Ругаясь, он выбрался из-под одеяла, сгреб в охапку постель и перетащил ее на диван в комнате, которую мать когда-то называла "гостиной". Не зажигая света, расстелил простыню и улегся, прислушиваясь к шуму ливня за окнами. Заснуть так и не удалось. До утра Глеб пролежал, глядя в потолок, и размышляя о том, что с утра придется хоть как-то попытаться залатать крышу.
Без ухода и заботы дома стареют и ветшают намного быстрее, чем люди. Этим домом и раньше никто толком не занимался - у матери не хватало на это ни сил, ни времени, ни денег. А потом  тут три года вовсе никто не жил. Так что хорошо еще,что дом не развалился по бревнышкам сам или с помощью соседей. Хотя, к их чести надо было заметить, что они даже не погрешили мародерством: все, что мать не смогла продать перед отъездом и оставила здесь, так и стояло на своих местах.
Приехав в Смородин и осмотрев свое теперешнее жилище, Глеб почти сразу начал искать тех, кто возьмется за его ремонт. Поиски продвигались туго - мешало незнание здешних реалий и отсутствие каких-либо знакомств и связей.  Не только нужных, но и вообще любых, хоть каких-то. При этом самым досадным было то, что деньги на ремонт у него были. Немного, но на что-то не особо глобальное их должно было хватить.
К утру дождь прекратился, оставив на память о себе лужу на полу в спальне и ощущение песка под веками из-за  бессонной ночи. Гэсэр умылся, сварил кофе, и с чашкой в руках отправился на поиски какого-нибудь инструмента. На удивление, в сарае довольно быстро обнаружился молоток, запечатанный ящик кровельных гвоздей и немного поржавевший кусок листового железа. Видимо, мать тоже подумывала о ремонте крыши, и даже потихоньку стягивала необходимое. Для заплаты этого должно было хватить.
После кофе Глеб покурил и полез на крышу. По карманам армейской куртки, надетой на камуфляжную майку-алкашку, рассовал немного гвоздей и тот самый молоток. Кусок железа он с трудом вытащил наверх, пристроил его на скате крыши, облокотив о трубу, чтобы не свалился. После этого долго лежал на спине, прямо на жестком коньке крыши, глядя в безмятежно голубое небо и восстанавливая дыхание - спуститься вниз и прилечь в доме не было сил. Их вообще-то было и так слишком мало: уже после десяти минут махания молотком он почувствовал, что ужасно устал. В висках стучало, по спине тек пот, дышать было тяжело. Глеб повытаскивал из карманов куртки гвозди, пристроил их под трубой так, чтобы не скатились, снял ее и сбросил вниз, на еще влажную землю. Взгляд при этом случайно зацепился за одинокого велосипедиста, проезжавшего мимо  по улице. Велосипед у него был весь такой блестящий, яркий, нарядный.  Солнечные зайчики плясали на ослепительно  сверкающем никелированном руле,  возвращая в детство. И Ростовцев не удержался - по-мальчишечьи сунул в рот два пальца и оглушительно свистнул в спину  велосипедисту.
- Эй, мужик! - сразу же окликнул он незнакомца. - Прокатиться не дашь?

Отредактировано Глеб Ростовцев (07-06-2013 07:39:33)

- Да мне никуда, - неожиданно смешался Глеб.
Он уже успел пожалеть о нелепой выходке. Ехал человек по своим делам - и надо же было так по-дурацки пристать к нему...
- Просто прокатиться захотелось. Типа детство вспомнить.
Детский сад - трусы на лямках. Чушь несу  какую-то.
Во всем виноват был этот дом. Казалось бы, и прожил-то  в нем Глеб всего ничего, и мелким еще был совсем, когда навсегда уехал из него...  Но стоило только переступить порог, как воспоминания назойливыми тараканами полезли изо всех щелей. Какие-то мелочи, оказывается, навсегда впечатавшиеся в подсознание и до поры дремавшие в нем, сейчас очнулись, подняли головы и принялись то и дело выныривать оттуда яркими, почти киношными кадрами-картинками, воскрешая прошлое. Дом был практически пуст, грязен и пылен. Глеб три дня вычищал и отмывал его, а потом сам долго отмывался в Калине, до которой было буквально рукой подать - метров сто, вряд ли больше. Из мебели в доме остались лишь диван в гостиной, стол и полка в кухне, да еще старая, раритетная кровать в спальне - громоздкая, металлическая, с панцирной сеткой и смешными круглыми набалдашниками на выступающих вверх прутьях спинки. Оказалось, что Гэсэр очень хорошо помнил, как в детстве сидел на ней и корчил рожи своему искаженному отражению в этих самых блестящих шарах, пока в соседней комнате отец пьяно орал на мать. И сейчас, наверное, сам дом, разбуженный этими самыми тараканами, подтолкнул его, попытался вернуть в детство, заставил попросить чертов велосипед "на покататься".
- В общем, извини... те... за беспокойство.
Их общение со стороны наверняка выглядело нелепо: один вопил с крыши, другой молча сверкал в его сторону синими стеклами очков. От осознания этого факта Глебу стало одновременно смешно и еще более неловко. Нет, определенно на гражданке он был не в своей тарелке. Тут вам не здесь, как говорится. Вон, причинил человеку неудобство - и даже не сумел нормально извиниться и поговорить  с ним.
Черт, предложить ему выпить кофе, что ли?
- Я сейчас спущусь, может...
Ростовцев не договорил. Зря он орал на всю улицу, провоцируя организм на ответную на подлость. Она не замедлила случиться. Грудь рвануло резкой болью, от которой перехватило дыхание и потемнело в глазах. К горлу подступил кашель. Сбросив молоток на валявшуюся на земле куртку, Глеб торопливо полез вниз по приставной лестнице. Сидеть на коньке крыши во время приступа означало неминуемо свалиться оттуда, и хорошо, если бы при этом получилось сразу свернуть себе шею... но ведь возможен был и другой вариант, которого  абсолютно не хотелось.
Кашель накрыл его на предпоследней ступеньке лестницы. С трудом сдерживая позывы, Гэсэр кое-как сполз с нее, успев махнуть велосипедисту рукой - уезжай, мол. Тяжело осел на землю, заходясь в сухом надсадном кашле, вырывавшем остаток легких, держась за грудь, раздираемую отдающей в сердце болью.

Отредактировано Глеб Ростовцев (08-06-2013 13:21:21)

Терпеть боль Глеб умел. Даже в тех случаях, когда обезболивающих таблеток под рукой не было и помощи ждать было неоткуда. Он научился приноравливаться к ней, подстраиваться под ее хватку, не зацикливаться на ощущениях. Лучше всего в таких случаях было закрыть глаза и попытаться ни о чем не думать. Иногда это удавалось, иногда не очень. Но тот факт, что от болевого шока Глеб до сих пор еще не умер, свидетельствовал в пользу этого дурацкого придуманного им способа. Вот и сейчас, когда кашель разрывал внутренности, не давая вздохнуть, а клыки боли все сильнее вонзались в сердце и легкое, он привычно зажмурился, но мигом широко распахнул глаза, когда кто-то неожиданно положил ему руку на грудь. Перед ним было лицо велосипедиста, снимавшего очки. Гэсэр хотел оттолкнуть его руку и сказать, чтобы он шел своей дорогой. Или хотя бы помотать головой, давая понять, что помочь ему тот все равно нифига не сможет. Но ничего из этого не получилось. Просто  потому, что Глеб увидел глаза незнакомца. Наверное, то были самые обычные человеческие глаза. Но ему они показались совсем иными. Какими - Гэсэр потом так и не смог вспомнить. Но только от одного этого взгляда его бросило в дрожь и облило холодным потом.
Глаза Абадонны? Последнее, что видит умирающий? Все правильно. Умираю. Только у него нет почему-то крыльев, увешанных человеческими глазами. Получить пару  с них можно, если выдержать его взгляд. Я выдержал.
Незнакомец словно прочитал его мысли и закрыл глаза. Кашель, мучивший Глеба, стих, словно по команде. Выкашливание остатков легких прекратилось, зато рот наполнился кровью. Он сплюнул  и ощутил, как сердце вдруг с силой, резко и очень болезненно ударилось о ребра. И остановилось. В груди вспыхнул нестерпимо жгущий огонь, заставивший Гэсэра судорожно дернуться, вцепиться пальцами в грудь, коротко простонать и с силой закусить до крови ставшие серыми губы. Незнакомец отбросил очки, отвел руки Глеба в стороны, и снова положил ладони ему на грудь, под майку. К огню добавилась еще тупая, тянущая боль во всей левой стороне тела. Изо рта потекла кровь, дыхание прервалось, в глазах потемнело, сознание милосердно померкло, избавив его от мук удушья.
Очнулся Ростовцев так же неожиданно, как и отключился. Видимо, незнакомец привел его в чувство. Он что-то говорил, но в ушах шумело, как будто после удара по голове, и Глеб  не смог разобрать ни слова. В груди продолжало бушевать пламя, но сердце снова билось. Неровно - то слабо, с перебоями, то часто, где-то в горле, словно после быстрого бега. И хоть легкое  было как будто стиснуто чем-то, все же можно было дышать, что Гэсэр и сделал. При каждом вдохе-выдохе грудь рвало изнутри болью, но несмотря на это он жадно хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Знобило, дыхание было тяжелым и хриплым. Горловое кровотечение почти прекратилось, хотя во рту все еще чувствовался характерный солоновато-железистый привкус. Очень хотелось пить, но не было сил даже пошевелиться и сплюнуть кровь - тем более встать и пойти в дом за водой. Незнакомец был рядом, по-прежнему держал руку на груди Глеба. Вот только выглядел он... наверное, так же как и сам Глеб. Велосипедист убрал руку и тяжело плюхнулся на траву рядом с ним. Тиски, до этого сжимавшие легкое, разжались. Гэсэр скосил глаза и заметил, что  незнакомец бледен, весь в поту, а его руки испачканы кровью.
Ему нужна вода.
Эта мысль заставила его попытаться встать. Опираясь руками о землю, он попробовал сделать это. Удачной оказалась только третья попытка. Но шаг Глеб смог сделать всего один. Ватные от слабости ноги подвели, не удержали. Он едва успел выплюнуть снова скопившуюся во рту кровь, как закружилась голова, солнечный день погрузился во мрак - Гэсэр пошатнулся и повалился ничком, опять потеряв сознание.

Отредактировано Глеб Ростовцев (09-06-2013 12:46:10)

Похлопывание по щекам - классический способ приведения в чувство бедолаги, грохнувшегося в обморок.  И хорошо, если хлопают слегонца, а не так, что потом впору идти в травмопункт вправлять челюсть. Но и похлопывальщик подвергается при этом не меньшей опасности, о которой сам даже и не подозревает. Благо, если пострадавший - самый обычный человек, без каких-либо особых навыков дрыгоножества и рукомашества. И не попытается, едва придя в себя и толком не разобравшись, где он и кто с ним рядом, применить к оказывающему помощь какой-нибудь приемчик.
... Сознание возвращалось к Глебу рывками. И в основном благодаря тому, что кто-то  хлопал его по щекам. Это он ощутил в первую очередь. Но не сразу сообразил, где находился в данный момент, и кто это пытался привести его в чувство: друг или...? Не открывая глаз, он совершенно машинально,  отработанным и навеки вбитым в мышечную память движением перехватил запястье похлопывавшей руки. Только после этого с трудом поднял веки - тяжелые, словно налитые свинцом - и увидел над собой все того же велосипедиста.
- Извини, - пробормотал Гэсэр, разжимая пальцы.
Он чуть приподнялся, опираясь на локти, вгляделся в лицо незнакомца. И хотя сейчас тот смотрел на него сквозь  синие стекла очков, Ростовцеву  почему-то почудилось, что он отчетливо видит его необычные глаза. Не такие, как у всех. Лицо мужчины было бледным  и усталым.
- Я, вроде, как бы умер... или нет... у мертвых же ничего не болит... не знаю. Ты вообще кто?
Дышать было все еще очень больно, но эта боль хотя бы больше не отдавала в сердце и не останавливала его. Между словами приходилось делать длинные паузы, чтобы не задыхаться. Голос был слабым, сбивчивая, словно в бреду, речь звучала невнятно - говорить мешало что-то на губах. Очень медленно и осторожно Глеб оттолкнулся ладонями от земли и сел. На этом силы закончились, от нахлынувшей слабости закружилась голова. Он едва не повалился обратно на траву. Еле слышно выругался, снова закрыл глаза, вцепился пальцами в стебли бурьяна, будто они могли удержать от его потери равновесия. Облизнул губы - и при этом сразу обнаружил причину невнятной речи. Они были опухшими, искусанными до кровавых ранок, покрывшихся засохшими, неприятно стянувшими кожу корочками.
- Помоги мне встать, - еле слышно попросил Глеб велосипедиста. - Идем в дом. Тебе тоже надо прилечь. И воды...
Он рискнул оторвать одну руку от земли и уцепиться ею за плечо мужика. Движение отдалось всплеском боли, волной прокатившейся по всей левой стороне тела. От этого замутило, но Гэсэр упрямо продолжил попытку встать на ноги, опираясь о плечо велосипедиста.

Новый знакомый, назвавшийся Всеволодом, оказался на удивление крепким мужиком. Несмотря на то, что выглядел он не лучшим образом, ему как-то очень легко удалось дотащить Глеба до дивана. Тот хоть и передвигал конечности самостоятельно, но в основном висел на Всеволоде. Без опоры в его лице на ногах он бы не удержался. Оказавшись на диване, Глеб хрипло поблагодарил его. Но тот, похоже, не услышал улетевшего ему в спину "спасибо" - деловито направился в кухню, откуда вернулся с щербатой чашкой, почти до краев полной воды. Она тоже была приветом из детства. Непонятно, каким чудом ее не выбросили за ненадобностью. На ее белом боку был нарисован медведь на велосипеде. Глеб очень хорошо помнил эту чашку: она была его. Первый год в Суворовском, тоскуя о по дому, он всегда вспоминал именно ее. И был несказанно удивлен, когда по возвращении в Смородин в пустой кухне увидел на полке эту одиноко стоявшую посудину. Единственную, непонятным образом уцелевшую из всей, что была в обиходе  у матери.
Он выполнил приказ Всеволода: приподнялся на диване, боком опираясь о спинку, послушно выпил принесенную им воду. И расплескал всего-то совсем чуть-чуть, несмотря на то, что руки дрожали от слабости, с трудом удерживая тяжелую чашку. Вода была  тепловатой, налитой явно из не успевшего еще остыть чайника. Нового, купленного вместе с небольшой кастрюлей в первый день жизни в городе.
Отдышавшись после тяжкой работы - питья воды - Гэсэр снова прилег и поставил чашку на пол рядом с диваном.
- Спасибо, - еще раз повторил он, снизу вверх глядя на нового знакомого и отирая с груди капли пролитой воды.
- Я Глеб. Похоже, ты меня как-то с того света вытащил. Так что  я теперь вроде бы твой должник.
Фраза получилась какой-то книжной, и Ростовцев не удержался от слабой попытки усмехнуться. Получилось не слишком удачно - припухшие губы неохотно кривились в подобии улыбки.
- Ты здешний?
Стоило только утолить жажду - и сразу стало ощутимо легче говорить. Да и боль в груди немного притупилась, и дышать теперь было полегче даже в лежачем положении.
- Ты не спешишь никуда? Сможешь подождать немного? Присядь, - Глеб слегка похлопал по дивану рядом с собой, - я чуток отлежусь - сварю кофе. По-моему, -он пристально вгляделся в лицо Севы, - ты здорово устал. Но не потому, что притащил меня в дом. Еще раньше. Что ты со мной делал? Когда меня приступ накрыл?
И повинуясь какому то безотчетному порыву, добавил, отводя взгляд:
- Я никому ничего не скажу. Во-первых, не знаю тут никого, кроме соседской бабки Валентины Ивановны. Во-вторых, секреты хранить умею.

Отредактировано Глеб Ростовцев (14-06-2013 02:08:23)

В принципе, Глеб ожидал, что велосипедист просто-напросто отмахнется от его вопроса, как от осенней мухи. Или  - в  лучшем  случае - отшутится. Но Всеволод ушел. Не от ответа - просто вышел из дома. И вернулся почти сразу же. Гэсэр даже не успел мысленно отругать себя за то, что пристал к нему с распросами. На словах Всеволод ничего не стал объяснять. Только разжал ладонь и положил на диван что-то маленькое, темное. Глеб присмотрелся к предмету, потянулся к нему. Еще даже не коснувшись его, понял, что это было такое. Осколок гранаты. Той самой, что чуть не отправила его к праотцам, навсегда изменила жизнь, лишив будущего. Пальцы скользнули по острым зазубренным краям того, с чем не смогли справиться врачи. Этот кусок металла  должен был убить Гэсэра, добравшись до сердца и воткнувшись в него. А теперь его можно было  выбросить... или сохранить на память. Зажав осколок в кулаке, Глеб медленно проговорил, в упор глядя на Всеволода:
- Я ни черта не смыслю в медицине. Но очень хорошо понимаю, что ты сотворил чудо. Каким-то образом.
Нисколько не смущаясь того, что "колдун", как успел подумать о нем Глеб, увидит  росписи осколков и скальпеля на его груди, задрал вверх майку. Движение отдалось болью, он поморщился, внимательно осматривая шрамы - убеждаясь, что их количество не увеличилось.
- Каким именно - пожалуй, даже не хочу знать.
Не выпуская осколок из кулака, свободной рукой расправил майку, наблюдая за тем, как в открытую форточку влетела пчела, покружилась и села на висок Всеволоду. Усмехнулся, проводил взглядом насекомое, продолжил:
- Наверное, надо было бы удивиться всему этому. Но... я видел твои глаза, Абадонна.
Сказано это было без иронии, хотя по губам Гэсэра скользнула тень усмешки. Он разжал ладонь и протянул осколок Всеволоду.
- Возьми. Все равно не знаю, что с ним делать. И еще...
Он чуть помедлил.
- У меня тут нет никого и ничего. Разве что этот дом. Единственное, что я умею делать - это убивать. Профессионально. Ну, еще по чуть-чуть разбираюсь в технике, практически во всякой, неплохо вожу  абсолютно любой транспорт. Если тебе такие умения  могут пригодиться, то получай меня в свое полное распоряжение.
Глеб устал. От длинного монолога, во время которого он старался дышать ровно и не очень глубоко, чтобы опять не начать задыхаться. Но все-таки договорил совсем уже слабым голосом.
- Джезва - на полке в кухне. В соседней комнате в рюкзаке бумажный пакет с кофе. Держу его там, потому что в кухне сыро. Кофе хороший, здесь такого не бывает. Сваришь? Там же, в рюкзаке, фляга с коньяком. Только сахара у меня нет - не люблю сладкое. А я и правда полежу еще немного. Вот сигарету бы...
Сигареты остались в кармане валявшейся во дворе куртки.

Отредактировано Глеб Ростовцев (15-06-2013 01:34:32)

- И она тоже была,  - еле слышно отозвался Глеб при упоминании Чечни. - Северный Кавказ почти весь обмотал.  Но этот подарок из Дагестана.
Он закрыл глаза и  внимательно слушал Всеволода.
- Ведьмак... во как... Думал, такие только в книгах бывают. У Сапковского читал, но это не то, как я понимаю.
Глеб не спрашивал - скорее, размышлял вслух.
- Никогда бы не подумал, что такое вообще возможно. То, что ты со мной проделал. И как чувствуешь то, что во мне происходит. А насчет осколков... Кроме этого, еще были. Знать бы, что  с тобой познакомлюсь - сохранил бы.
Он замолчал, по-прежнему не открывая глаз. Прислушался к своим ощущениям, пытаясь пересилить слабость, свинцом налившую тело. Но когда Стерх снова положил ему руки на грудь и заговорил-зашептал свой заговор, снова открыл глаза, пристально вглядываясь в колдовавшего над ним Севу. Он не отводил взгляда, словно пытался прочесть что-то в глазах того, кого все равно мысленно продолжал называть Абадонной. Лицо Глеба при этом оставалось абсолютно спокойным: он почему-то безоговорочно верил и доверял этому странному человеку,  едва знакомому, назвавшемуся ведьмаком и упорно отводившему от него беду. От ладоней Всеволода  по измученному болью телу волнами расходилось мягкое, умиротворяющее тепло. Казалось, что от этого даже сердце билось ровнее и спокойнее, становилось легче  дышать, свинец, наливавший каждый мускул, медленно терял вес.
- А смолить не брошу, - отозвался  Гэсэр, принимая сигареты и зажигалку. - Курю с десяти лет. И не вижу смысла бросать. Долго все равно не протяну, так зачем лишать себя напоследок такого простого удовольствия?  И ты прав...
Он замолчал, закуривая сигарету.
- Я тут почти что новый человек. Жил в детстве, недолго совсем, с шести до девяти лет. Толком и не помню ничего. Разве что чашку, в которой ты мне воду принес. И кровать в спальне. Даже улицу не узнал.
Гэсэр вернул ведьмаку сигареты и зажигалку.
- А ты моих родителей мог знать. Слепого Сергуню... Валентина Ивановна сказала, что его только так здесь на улице и звали... и Елену Евгеньевну. Она в десятой школе русичкой была. Ты не у нее учился? Потом ее в педколледж переманили.
Глеб курил, затягиваясь часто, жадно и коротко, но не глубоко.
- В девять лет меня мать в Тверь в Суворовское отдала. Чтобы отец не бил, когда напивался. Он же афганец был.  И мне поэтому в училище прямая дорога по льготам как раз вырисовывалась. Да и матери легче было без меня. Так что с тех пор я тут только один раз и появлялся. На похороны отца приезжал, на два дня. Мать сейчас в Германии, за немца замуж вышла.
Он в упор взглянул на Всеволода.
- А я подполковник в отставке. Рязанское десантное, Косово, Босния, Абхазия, Чечня, Ингушетия, Дагестан. Теперь вот Смородин, потому что больше некуда деться.  Дом на меня переписан. Надо как-то привыкать... к новой жизни. В которой я ни черта не смыслю и делать не умею. И как к ней приспосабливаться - тоже не знаю.
Ростовцев невесело усмехнулся, бросил окурок в стоявшую на полу чашку.
- А что, домовые тут тоже есть? И еще какие-то... персонажи? Такие же чудеса творящие? - спросил он, резко меняя тему разговора.
Вопрос был задан абсолютно без подковырки, с самым неподдельным и искренним интересом.
- Мне можно встать уже? Ты бы тоже прилег. На тебе лица нет. Кофе нужен.

При слове "защищать" Глеб, не сводивший глаз с Всеволода, заметно подобрался -  будто приготовился вот прямо сию минуту давать отпор какому-то недругу. Но промолчал. Зато когда ведьмак упомянул домового, не удержался:
- А домового можно увидеть? У тебя он есть? Можно будет посмотреть на него? Познакомиться?
Словно устыдившись  этого мальчишеского любопытства, опустил голову и очень осторожно, будто пытаясь не расплескать воду из некоего невидимого сосуда, стоявшего на плече, сел на диване, а потом и встал на ноги.
- Оставайся тут. В кухне сидеть не на чем. У меня с мебелью фигово. Там только стол и полка, тут диван, в спальне кровать.  В остальных двух комнатах вообще ничего нет. Что мать не продала перед отъездом - то и осталось.
Из соседней комнаты Глеб принес бумажный пакет, от которого ощутимо пахло кофе. Проговорил на ходу:
- Ко мне сюда кот приходит. Бродячий явно, тощий такой. Весь в репьях. Черный. На Бегемота уже откликается, а в дом пока боится заходить. Но магазинные пельмени трескает за милую душу. Приручу его обязательно - всегда мечтал о черном коте.
Даже пакет с молотым кофе казался слишком тяжелым. Виной тому была проклятущая слабость. Дрожали руки, когда Глеб насыпал кофе в медную джезву, снятую с полки. Он чуть не перелил воды, выругался, торопливо выдернул сосуд из-под крана и поставил его на огонь. Из баночек от лекарств, стоявших на полке, взял по щепотке перца и соли, добавил в джезву. Принюхался к густому аромату, поплывшему по дому.
Варка кофе отняла много сил. С готовым напитком  Глеб вернулся в комнату на ватных ногах, но сразу передыхать  не стал. Поставил джезву на подоконник, принес из комнаты плоскую флягу с коньяком и два металлических стаканчика. Налил в них кофе, и только после этого устало опустился  на диван. Вручил один стаканчик ведьмаку, отпил из своего.
- Насчет работы... думаешь, это реально? Возьмет меня к себе твой знакомый, несмотря на... эту хрень?
Он скосил глаза на грудь, как будто Всеволод  без этого  не догадался бы, что  имелось в виду.
- И спасибо за лечение. Я обычно после приступа сутками пластом лежал и кровью плевался. Сейчас же совсем другое дело. Может, и правда поживу еще.
Гэсэр улыбнулся - уголками губ, едва заметно.
- Что касается защиты... расскажешь? И про остальных персонажей тоже. Упыри действительно кровь пьют? А русалки утаскивают на дно?
Вопросов было еще слишком много, но сработал  какой-то внутренний ограничитель. Глеб запнулся, замолчал, отхлебнул еще кофе, виновато улыбнулся Всеволоду:
- Я тебя задолбал уже вопросами. Обычно много не болтаю - сам не знаю, что это сейчас нашло на меня такое. Понимаю ведь, что чушь несу, но...  остановиться не могу. Здорово, что ты волшебник.
Встряхнул флягой, в которой отчетливо булькнуло.
- Плеснуть тебе коньяку в кофе? Армянский, хороший. Ребята мои  ко мне в госпиталь приезжали, привезли. И кофе тоже их подарок. Кстати, варить кофе - единственное мое кулинарное умение. Не считая варки магазинных пельменей. Яйца и картошка у меня почему-то всегда пригорают, пока варятся.

Запас вопросов к Стерху был на самом деле неиссякаем. Но  Гэсэр, и без того уже испытывавший неловкость из-за того, что разболтался, как ребенок, мысленно запретил себе спрашивать Всеволода еще о чем либо. Да и навалившаяся сонливость тоже препятствовала этому.
- Черт, -пробормотал Глеб, косясь на выведенные на подоконнике цифры. - Лихо ты как...
Выругался более затейливо, допил кофе, поставил на стол пустую тару. По-детски потер слипающиеся глаза.
- Что-то меня спать срубает.
- Так и должно быть,- отозвался Стерх, искоса взглянув на Гэсэра.
- Ложись-ка давай. И закрывай глаза, засыпай. Я тебе защиту поставлю, уйду, дверь входную прикрою. Никто  чужой сюда не войдет. Она не пропустит. Дерево ведь тоже свою память имеет, и за столько лет, сколько эта дверь тут служит, всех своих наперечет знает и помнит. Так что кого попало не пустит к тебе.
Приказывать дважды Стерху не пришлось. Ростовцев послушно лег на диван, закрыл глаза. И заснул, едва ведьмак закончил свои объяснения. А тот, сделав то, что планировал, принес из соседней комнаты спальник, служивший подполу одеялом, и укрыл им спящего. Бесшумно ступая, вышел на крыльцо. Ему навстречу из бурьяна выскочил Бегемот.
- Присматривай, - негромко скомандовал Стерх, пропуская кота в дом.
И закрыл дверь - умную, многих повидавшую на своем веку, способную отличить хорошего человека от дурного.