Возвращался к Стерху Глеб не на велосипеде - летел на крыльях. Ему кое-как удавалось сохранять внешнее спокойствие, в то время как в душе у него, словно у живущей в будке собаки - героини песенки из мультика - расцветали незабудки. Казалось, навсегда исчезли все проблемы любого рода, смытые синевой глаз и поцелуями золотоволосой занозы. Зато поселилась где-то - в душе ли, в сердце, или в уме - твердая уверенность, что с этого дня его жизнь в корне изменится. Раз уж так повезло ему, что встретил он не просто полудницу, не только государыню рыбку и ивовую фею, но свою единственную женщину.
Пытаться что-либо утаить от ведьмака - дело бесполезное, изначально обреченное на провал. Впрочем, Севе вовсе не надо было обладать магическим даром. От Ростовцева и так за версту несло счастьем. О чем Стерх и сообщил  подполу, принимая из его рук старый велосипед. И даже не попытался задержать заторопившегося  приятеля - только на прощанье дотронулся ладонью до его груди, чтобы добавить немного сил и помочь дыханию.
Вернувшись домой, Гэсэр первым делом разыскал некую заветную "штучку". Потом потратил чуть ли не час, как в далеком десадовском детстве обклеивая пустую сигаретную пачку сорванными перед домом цветками ромашки и клевера. Сходил в магазин за пельменями. На обратном пути купил у двух почти одинаковых белобрысых пацанов лет восьми охапку похожих на ромашки разноцветных душистых цветов. Судя по тому, как юные бизнесмены озирались по сторонам, букет они надрали на чьей-то клумбе без разрешения хозяев. Заподозренные в том, что могут потратить деньги на курево, мальчишки, оказавшиеся  братьями-близнецами, клятвенно заверили Глеба  в том, что на выручку от продажи они собирались купить фигурку гусара. Коллекционную, которой им не хватало до полного комплекта солдат войны 1812 года. После такого признания подпол  прошелся с ними к киоску с полуоблупившейся  надписью "Пресса" по бокам, где купил мальчишкам вожделенную фигурку. Счастливые близнецы еще долго орали ему в спину "спасибо", но мужчина не оборачивался - спешил домой. Ближе к вечеру он накормил Бегемота, принял душ и уселся с читалкой, сигаретой и чашкой кофе на любимый подоконник. Сосредоточиться на чтении никак не удавалось, смысл прочитанного проходил мимо сознания Глеба - настолько сильно было нетерпение, заставлявшее его чуть ли не поминутно смотреть на часы. В результате он выключил читалку и продолжал сидеть на подоконнике просто так, дымя сигаретой и наблюдая за тем, как постепенно вечер плавно перетекал в ночь. Около одиннадцати Гэсэр оделся, набросил на плечи армейскую куртку поверх черной  футболки. Не из-за того, что боялся замерзнуть, а для маскировки. В карман положил коробочку, полами прикрыл букет.
Глеб шел по сонной пустынной улице, глупо улыбаясь чему-то на ходу. У дома Звонцовых он остановился. Все окна были темными, и только в одном, мерцая и вздрагивая, горел теплый живой огонек, бросая отсветы на синее в ночи оконное стекло.  Гэсэр бесшумно отворил хорошо  смазанную калитку. Снова остановился, осмотрелся по сторонам, прислушиваясь к участившемуся стуку сердца.  Внимательно глядя под ноги, чтобы ненароком не влезть в какую-нибудь бесценную - с точки зрения занозы - растительность,  подошел к нужному окну. Вытащил из спрятанного  под курткой букета три цветка, и по очереди забросил их в приоткрытое створку. Прислонился к чуть шероховатой деревянной стене дома и стал ждать.

Из заоконной темноты зазвучал женский голос. Монолог Джульетты новоявленный Ромео узнал сразу, и с досадой  поскреб затылок. Ответного шекспировского текста он не знал. Значит, надо было выкручиваться как-то иначе. Собственно, копаться в памяти пришлось недолго.

Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.

Воздаю тебе посильной данью -
Жизнью, воплощенною в мольбе.
У меня заходится дыханье
От одной лишь мысли о тебе.

Глеб читал стихотворение  негромко и медленно, будто припоминая строки. Он знал его давно - вообще-то это была песня, которую на всех праздниках в части пела девчонка  из медпункта под собственный гитарный аккомпанемент. Текст был написан от лица женщины, и Гэсэр чуть  замялся, на ходу меняя его на мужской вариант: 

Ничего, что сад мой смяли грозы,
Что живу я сам с собой в борьбе,
Но глаза мне застилают слезы
От одной лишь мысли о тебе.

Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.*

Он замолчал, закончив чтение. А потом так же шепотом, но совсем уже с другой интонацией попросил:
- Смилуйся, государыня рыбка.  Не ровен час Митрич проснется, да решит, что какой-то бандюган к вам в дом влезть собирается. Не хотелось бы огрести по хребту лопатой. Открой окошко...
Воровато оглянулся, прислушиваясь к окрестным звукам, и виновато добавил:
- А "Ромео и Джульетту" я наизусть не знаю. Хоть и читал, конечно. Но вот словами  Шекспира ответить не могу. Простишь такое невежество... Джульетта?

* (с) Мария Петровых

Путеводной звездой светилась свеча в фонаре, поднятом  вверх рукой Джульетты. И Ромео, не задумываясь, полез в открытое для него окно. К той, что вслед за ним повторила такие простые  и так много говорящие слова.
Перемахнуть через  подоконник - дело не хитрое. Глеб даже исхитрился не рассыпать при этом цветы,  которые сразу же протянул Тайке. Загадочной и прекрасной, в каком-то экзотическом наряде, действительно делавшем ее похожей на золотую рыбку, мерцавшую переливами чешуи в теплом свете свечи. И он не удержался. Шепнул ей в ухо, нарочно касаясь его губами:
- Какая ты красивая...
И сразу же спохватился:
- Между прочим, задание твое я выполнил. Предъявить доказательства?
Постаравшись придать физиономии самое загадочное выражение, Глеб медленно засунул руку в карман куртки.

Сейчас Глеб уже жалел, что на какой-то эйфорической волне  зачем-то понаклеивал на сигаретную пачку всякую траву. Извлек он ее из из кармана куртки и подал Тайке с совершенно непроницаемым лицом, внутренне почти сгорая со стыда.
- Там внутри и правда лежит то, не знаю что. Найденное, когда действительно случайно  забрел туда, не знаю куда. Правда, давно уже это было. Лет...
Он запнулся, припоминая.
- ... десять назад. Даже самому удивительно, что это самое то, не знаю что, за столько времени не потерялось.
Ожидая, пока Тая откроет коробку и с недоумением вытряхнет из нее на ладонь три маленьких окаменелых темных комочка, Гэсэр отступил к подоконнику. И закурил, глядя на полудницу, пряча улыбку в углах губ.
- Оформитель, правда, из меня... на букву  Х- не подумай, что хороший, - все-таки покаялся он.
- Но ты на это не смотри, открывай коробку.

- А я и правда не знаю, что это такое, - честно признался Глеб.
- Когда служил в Косово, там миротворческому контингенту изредка организовывали экскурсии. Чтобы малость просветить на предмет того, что за страна такая, куда попали. В основном поездки были по всяким средневековым интересным объектам. Собрали как-то желающих на экскурсию в Звечаны. Это городок такой, маленький, славный, с крепостью одиннадцатого века. Мне повезло, как раз только с наряда сменился - поехал. На обратном пути предложила экскурсовод ненадолго заехать  в действующий православный монастырь Баньска. Мол, фрески там офигенные. Да и вообще здорово. Заехали, посмотрели фрески - и экскурсовод нам предложила самостоятельно еще с час погулять вокруг монастыря. Ей там кого-то надо было дождаться по ее личным делам. А мы и не против были. Все лучше, чем в части сидеть. В общем, расползлись все,  кто куда. Я поперся вокруг монастыря бродить. Окрестности у него красивые, река недалеко. Случайно забрел в раскоп. Археологи там работали, монастырь ведь четырнадцатого века, там они много всякого понаходили.  Керамику, стеклянную посуду, еще что-то - сейчас уже и не вспомню. Прогонять меня не стали - наоборот, закурить попросили. Курим, общаемся. Языки похожи - братья-славяне ведь. Да к тому же у меня что-то вроде хороших лингвистических способностей. Иностранные языки всегда очень легко давались. И тут как сыпанул ливень...  Ребята давай свои черепки оттаскивать в сторону и брезентом прикрывать. Меня позвали помочь. Подхватил пару полуразбитых глиняных кувшинов, тащу к общей куче. Из одного что-то вывалилось. Археолог меня окликнул, говорит, мол, аккуратнее, это же  древность, в таких хранили запасы зерна, семян, круп каких-то. Я поднял то, что выпало, часть в кувшин кинул, а вот эти, - Гэсэр кивнул на пачку, - в карман сунул. Не удержался. И потом все десять лет таскал с собой, в коробке с наградными знаками. Но так до сих пор и не знаю, что это такое на самом деле. Ты у меня волшебница, - мужчина ласково улыбнулся Тайке, - может, определишь? Тем более, что если  зерно или семена, то, это, вроде, вообще по твоему прямому профилю.
Он подмигнул полуднице, одновременно гася окурок об подошву кроссовок.

Глубокая тишина наполняла комнату, мерцала свеча в фонаре на подоконнике. Отсветы теплого живого огонька падали на лицо стоявшей напротив женщины, делая его, и без того прекрасное, просто невероятным. Волосы полудницы отливали червоным золотом, синие глазищи сейчас казались глубокими омутами. Завораживающими, затягивающими в глубину - туда, где мерцали отражения крохотных язычков огня свечи, согревавшие душу. Глеб залюбовался ею, засмотрелся в глаза, и не сразу сообразил, о чем его спросила Тая. А сообразив - замолчал, задумавшись над ответом. Нет, он его знал точно, потому что хотел одного-единственного: быть всю отпущенную ему жизнь, какой бы она ни была - короткой или длинной -  рядом с этой занозой.  С  государыней золотой рыбкой, с солнечной полудницей. С самой желанной и прекрасной женщиной, ставшей неожиданно единственной жизненно необходимой - как воздух, как вода, как тепло в стужу. Засыпать и просыпаться рядом с ней, зарываться лицом  в золото ее волос. Любоваться ее обнаженным телом, прижимать его  себе. Слышать, как она стонет в экстазе и шепчет его имя, как это было тогда под ивами. Сидеть с ней на берегу озера, как сегодня. Встречать ее с работы, ходить с ней за провизией, дарить ей цветы, глядя, как расцветает улыбка на этом самом прекрасном и родном лице. Устраивать с ней веселые словесные перепалки, носить ее на руках, заглядывая в сияющие глаза. В жару и в холод, в болезни и в здравии быть только с ней.  Другого ответа у Гэсэра не было. Но озвучить его он не спешил. Мешало непонятно откуда появившееся вдруг опасение услышать от Таи нечто такое, что могло бы раз и навсегда сделать недоступными все эти мечты. Поставить на них жирный крест. И потому Ростовцев  не стал отвечать в лоб.
- Чего хочу... Хотел бы узнать, как отреагирует та женщина, с которой я был под ивами... неважно, во сне или наяву... если скажу, что хотел бы быть рядом с ней. Столько времени, сколько она сама будет этого хотеть.  Что она на это скажет? К сердцу прижмет или к черту пошлет? Другой награды мне не надо.
Гэсэр замолчал, неловко усмехнулся, отводя взгляд в сторону. Наверное, это все  звучало глупо, да и по сути было глупостью, ребячеством. Впервые в жизни Глеб чувствовал себя дурак дураком, стоя перед женщиной. Не из-за отсутствия опыта общения с прекрасным полом - этого ему было не занимать. А просто потому, что впервые на него обрушилась не влюбленность, а самая настоящая любовь. Та, что даруется в жизни только раз, и наверное, далеко не каждому.  И невозможно  наперед угадать, на радость или на горе.
В комнате было тихо, но мужчине закладывало уши от оглушительного стука его собственного сердца.

Можно было сказать, что лёгких путей он не ищет. Что создавать самому себе трудности, чтобы потом успешно их преодолевать - это его хобби. Сомнительное, чего уж там. Но такие ответы сейчас казались Гэсэру неуместными. Выглядели бы они не шуткой, а глупой бравадой, способной  испортить все. Ответь он так - и Тайка с полным на то правом могла отправить его прочь, наказав навсегда забыть дорогу к этому светящемуся в ночи окошку. А потому  мужчина не стал ни отшучиваться, ни залихватски уверять пристально глядевшую на него полудницу в своём супергероизме. Он чуть помолчал, собираясь с мыслями, и ответил Тайке, не отводя от нее взгляда:
- Никогда не верь тому, кто будет уверять, будто ничего на свете не боится. Свои страхи есть у каждого, а вот умение их обуздывать дано не всякому.
Глеб шагнул к женщине, очень осторожно взял ее ладони в свои.
- Никакие неожиданности не изменят моего отношения к тебе. 
Он понизил голос до шепота, тревожно заглянул в глаза Тайке.
- А вот боюсь я только одного. В какой-то момент оказаться обузой, которую ты почему-то будешь терпеть рядом с собой. По привычке или из жалости... даже не знаю, что хуже.
Кажется, забывшись, он слишком сильно сжал ее пальцы. Спохватился, поднес их к губам, легко касаясь каждого поцелуями.
- Дразнись, кружи голову, диктуй условия, устраивай испытания. Будь моей личной персональной занозой, шилом в заднице. Королевой, волшебницей, богиней, ивовой феей, государыней рыбкой. Светом в окне, вечным и негасимым. Буду очень стараться превратить каждый наш с тобой будний день в пусть небольшой, но настоящий праздник. Для двоих. Так что скучать наедине друг с другом нам не придется никогда. Неважно, сколько времени мы проведем вместе - неделю, месяц или всю жизнь.
Все это Ростовцев говорил очень тихо, буднично и просто, без ерничанья и пафоса. Интонации выдавали смущение, и даже не глядя на его лицо, можно было понять, что он и не пытался скрыть такую же немного смущенную улыбку.
- Считай, что я только что принес тебе присягу. Как-то так, что ли.

Боец. Тайка имела право так говорить о себе. Буквально с первых минут ее появления во дворе Ростовцева, после первых же фраз, которыми Глеб с ней обменялся, он почувствовал в ней не только достойную соперницу в словесной пикировке, но и сильную натуру, способную осадить любого, кто попытался бы хоть как-то задеть ее.
Их пальцы сплелись, как ветки тех самых ив, которые точно не приснились Гэсэру. Тайкин голос звучал завораживающе, будто наделяя самые обычные слова силой магического заклинания. Мужчина невольно улыбнулся упоминанию духов - едва заметно, пожалуй, не столько губами, сколько глазами: взгляд потеплел, перестал быть напряженным и тревожным. А потом, когда тонкие женские пальцы щекотно заскользили по его ладони, будто покрывая ее невидимыми письменами, он улыбнулся уже совсем легко:
- Не услышишь. Считай, что это действительно была шутка ночных духов. А сейчас они исчезли, и унесли их с собой. Заодно прихватили еще какие-то страхи... и больше они сюда не вернутся.
Больше всего Гэсэру хотелось сейчас обнять Тайку, прижать к себе, ощутить жар ее тела, бархатистость кожи под ладонями, впиться поцелуем в нежные губы, словно скрепляя этим присягу, только что принесенную ими обоими. Но глаза полудницы неожиданно изменили цвет, и не успел Глеб удивиться тому, что сумел рассмотреть это в неярком свете фонаря, как звук открывающейся двери заставил его пристально всмотреться в темноту комнаты.
- Бегемот, - не то растеряно, не то восхищенно выговорил мужчина, когда котяра потянулся, демонстративно - так, как всегда это делал - зевнул, демонстрируя неслабые белоснежные клыки.
- Ты как сюда попал?
В этом было что-то мистическое. Глеб не мог объяснить, откуда у него появилось ощущение нереальности происходящего. Именно с появлением в комнате Бегемота. Когда он уходил к Звонцовым, кота дома не было. А значит, он не мог проследить за тем, куда ушел хозяин. Соответственно, вряд ли он смог бы найти его здесь. Если, конечно, Бегемот не умел читать мысли людей. Впрочем, от смородинских четвероногих, наверное, и такое можно было ожидать. А может, и еще  чего похлеще.
- Эээй, не надо! - предупредил он кота, уставившегося на залетевшего в комнату мотылька, привлеченного  светом фонаря. Предупреждение запоздало: "ловкий маленький охотник" принял классическую предпрыжковую стойку - и стремительно взлетел вверх, выпустив когти. Гэсэр на секунду зажмурился, живо представив масштаб разрушений, которые этот бандит мог учинить своей охотой на несчастное насекомое.
Гоголевщина какая-то. Кто там у него в кошку превращался... женщина какая-то, вроде...ведьма?
Мысль промелькнула стремительно, как раз в тот момент, когда подпол открыл глаза. Тайка по-прежнему была рядом с ним, а вот Бегемот повис на тонкой ткани занавески,  рвавшейся под его когтями. Кот взвыл, когда ткань затрещала, отрываясь от карниза. Не раздумывая, Глеб бросился к окну, намереваясь снять Бегемота с занавески.
- Что же ты творишь, морда твоя бандитская... И не ори - Митрича разбудишь! - прошептал он, дотягиваясь до висящей и вопящей черной тушки. Но пальцы неожиданно прошли сквозь черную шерсть. Плоти не было - был мираж, фантом, морок. Как днем на берегу озера, когда сразу несколько Таек пытались заморочить его, сбить с толку.
Не отводя ладони от нематериального кота, Гэсэр обернулся к волшебнице.
- Так это не настоящий Бегемот? На самом деле его здесь нет? А этот что тут делает?
Ситуация казалась забавной и до чертиков любопытной. Но ничуть не пугающей - скорее, интригующей. Было очень интересно, какую цель преследовала полудница, устроившая это иллюзионное шоу.
Ростовцев даже не пытался сохранять невозмутимое выражение лица, и сейчас больше всего смахивал на мальчишку, неожиданно увидевшего что-то необычное и очень удивительное.

- Конечно, остается в силе.
Глеб смотрел на нее в упор, не отводя взгляда от этого прекрасного лица, ставшего вдруг строгим. Как лики на старинных иконах,  с которых прямо в душу заглядывали невероятные глаза святых.
- Присяга - не  книга, которую можно дать подержать в руках, полистать - и забрать назад. Будь уверена, что на попятную я никогда не пойду. Даже если мы с тобой расстанемся... по твоему желанию.  Позовешь - приду всегда, хотя бы просто как друг. И убить смогу, если понадобится.  Пожалуй, это единственное, что я умею делать по-настоящему хорошо. Профессионально.
Губы мужчины чуть изогнулись в невеселой кривой усмешке.
- Обучен этому, доводилось заниматься такими вещами. На войне. Так что спину я тебе всегда прикрою, если понадобится. Магией не владею, конечно, но думаю, что с пистолетом против волшебной палочки хоть немного, но смогу продержаться.
Твердые мужские ладони легли на тонкие плечи полудницы. Гэсэр чуть привлек ее к себе, подул на пушистые волосы, чтобы открылось ухо, и прошептал в него:
- Ну, а как было не поверить в появление Бегемота? Он ведь тоже не просто кот... Наверное,  постепенно  смогу научиться отличать наваждение от настоящего. Вряд ли это будет сложнее, чем попытка до конца понять женщину.
Он чуть отстранился от женщины - только для того, чтобы заглянуть ей в глаза и лукаво подмигнуть.
- Знаешь, я по молодости и дурости очень хотел достичь такого понимания. И даже был  уверен, что легко смогу это сделать. Но постепенно сообразил, что желание до конца разобраться в женщине бывает только тогда, когда не любишь ее. Когда смотришь не нее со стороны, отстраненно, как на какой-то сложный тонкий механизм, в котором  любопытно было бы поковыряться. При этом зная, что как только поймешь принцип его действия, интерес к нему будет сразу же потерян. А тебя я люблю.
Глеб прижал Таю к груди - так, что она наверняка ощущала, как билось его сердце.
Слова казались какими-то уж слишком громкими и правильными, поэтому он замолчал, всматриваясь в лицо полудницы, словно пытаясь понять, о чем  она думала, слушая его. А потом жадно приник к ее губам, будто к холодной родниковой воде в жаркий летний день.